Никита Марзан - Летят белокрылые чайки

Отец Славки взял ведро с краской. Поискал кисть. В старом рундуке, стоявшем под навесом спасательной станции, он нашел флейц. Прихрамывая, пошел к «баркасу». Хорошее это слово – баркас, надежное. Спасать людей на море – дело не простое. Хотя, по правде сказать, это был не настоящий баркас, а обычная лодочка с мотором. А мир должен быть необычным, ярким, населенным сильными людьми, совершающими благородные поступки. И в этом мире нет места обычным лодочкам с мотором, в нем живут могучие спасательные баркасы. И эта тысячу раз проконопаченная маломерка со слабеньким мотором имела все права называться «баркасом». Иван гордился смелостью и сноровкой своего отчаянного кораблика.

Он опустился на песок, возле носа «баркаса». Макнул флейц в краску и вывел на потемневшей от морской соли доске букву «С». На минутку отклонился назад и прищуренным взглядом оценил твердость линий. Потом снова обмакнул флец и написал букву «л». Потом обмакнул еще и еще раз, до тех пор, пока на носу баркаса не засияло ярким суриком имя «Славка».

– Ну вот, теперь другое дело, – одобрительно кивнул Иван, – у судна должно быть доброе имя, а добрее Славки я пока не встречал.

Он встал и пошел к спасательной станции. А вечером зайдет Славка, и они пойдут домой.

Славка зашла в уютную библиотеку и включила компьютер. Сладко потянулась, после Авдотьиного борща хотелось спать, но время жалко. Славка включила в USB-порт разъем принтера, отправила на печать графику. Она сделала ее вчера, сейчас взглянула свежим взглядом и осталась довольна.

– Мегасупер, – сказала Славка, любуясь компьютерным «рисунком». Ни краски, ни бумаги, а только какие-то волшебные «пиксели». И так легко редактировать. Щелчок мыши – и изменился цвет заливки. Или масштаб. А если посидеть подольше, то рисунок оживет и превратится в анимацию. Нарисовать море и солнце. Добавить крик чаек. И белый корабль на горизонте. И все это будет жить и двигаться. И эту «жизнь» можно сохранить на жестком диске, а можно переслать по электронной почте хоть за тридевять земель.

Хотя настоящие краски и кисточку Славка ни за что на свете не обменяет даже на самую золотую компьютерную программу. Но как продвинутый художник она училась разным техникам живописи. Она знала их больше пятнадцати. Но умела работать только пятью: маслом, темперой, акварелью, пастелью и тушью. И вот еще теперь компьютерная графика. Хотя и нет в ней живого прикосновения художника, а только железо и софт.

Славка посмотрела на настенные часы и вышла из штабного корпуса. Прошла по усаженной акациями дорожке и через узкую калитку вышла к морю. Сразу от забора, огораживавшего территорию лагеря, начинался пляж. Пляж разделялся на несколько секторов, для разных отрядов.

Отец сидел на перевернутом ящике, чистил железной щеткой облупившийся буек. Славка положила на песок бинокль. Ее тень упала на буек, и отец поднял голову.

– Что, Славка? – сказал отец. – Пора домой?

– Пора, пап, – Славка присела рядом с отцом. – Давай помогу.

– Ты умеешь скрести?

– Пока только скребком-ракелем, когда грунтую холст, – Славка отобрала у отца щетку, – но я быстро учусь.

– Обедала?

– Авдотья борщом накормила. А ты?

– Жарко, – сказал отец, – да и с «баркасом» провозился.

– Я видела, – кивнула Славка, – с крыши четвертого.

– Мне чайки рыбы натащили, – сказал отец, – на ужин.

– Ага, чайки, – засмеялась Славка, – а чего твой гарпун на ступеньках делает? Где рыба?

– За будкой.

Славка положила щетку и отправилась за домик, который отец называл «будкой». На брезенте, в тени, лежали два огромных пелингаса.

– Ого! – восторженно вскрикнула Славка. – К берегу подходили?

– Подкормиться хотели. Тощенькие.

– Тощенькие, – Славка с усилием оторвала одну рыбину от земли, – сколько в нем?

– Килограмм пять, может, больше. Пойдем собираться, – отец запер дверь будки. Ключ убрал под крылечко.

– Пап, – крикнула Славка, вешая на шею бинокль, – а как мы ее приготовим?

– Секрет повара, – отец положил обе рыбины в хозяйственную клеенчатую сумку. – Ну что, готова?

– Да, – Славка протянула отцу руку, и они, не торопясь, пошли к выходу с пляжа.

Отец сильно прихрамывал, но Славка давно научилась не замечать этого. Они снимали домик из самана у старухи Грачихи. Саман – это высохшие на солнышке кирпичики из глины и соломы. Стены домика белят. А ставни красят синей краской. Вид очень нарядный.

– Ну, Славка, – сказал отец, входя на крохотную кухню, – ты делаешь соус, а я чищу рыбу, идет?

– Идет. А из чего делать? – с готовностью спросила Славка.

– Режешь лук и жаришь в масле до золотого цвета, – отец оторвал от связки большую сухую луковицу и протянул Славке.

– А потом?

– А потом я положу этот пожаренный лук в кастрюлю, добавлю петрушку и помидоры. И на огонь. Потом туда же оливки из банки, шпинат из морозилки и чеснок из кладовки. Опять на огонь. Потом пелингас и белое вино. И в третий раз на огонь.

– И что получится? – с нетерпением спросила Славка, пропустив подробности рецепта.

– Получится рыба «по-гречески», – сказал отец, – впечатляет?

– Впечатляет, – охотно согласилась Славка.

Они ополоснули руки под стареньким рукомойником. Отец взял большой нож, Славка надела передник, и работа закипела.

Акимов сидел в своем кабинете и кормил с руки летучую мышь. Летучих мышей на побережье было немного, они залетали сюда из городского парка. Девчонки визжали и бежали прятаться в отрядные домики. А пацаны, напротив, тут же начинали на летунов охоту из травматики. Сколько раз Акимов просил родителей не давать детям мобильники и травматику. Как об стену горох. Не пьют, не курят – ну и слава Богу.

– Ты человек старой эпохи, – внушала Акимову Авдотья, – сейчас мобильники грудным детям вешают. Называется «радионяня», слышал?

– Нет, – честно говорил Акимов.

– Вот и не стой на пути прогресса, – сказала Авдотья, унося пустую посуду на кухню.

Акимов и не стоял. Ну, стреляют по летучим мышам – пусть стреляют. Но когда утром на дорожке лагеря он обнаружил летучую мышь с перебитыми травматической пулей крыльями, выругался, как в молодости на службе. Поднял мышь и унес к себе в кабинет, от смерти спасать. И спас. Мышь стала ручной. Акимов звал ее Юнгой.

– Вчера телефонограмму опять отправил, – жаловался Юнге Акимов, – у всех гипсовых горнистов руки отваливаются. Дайте раствор, я сам замажу. У меня денег нет. Я на свою зарплату флаг для лагеря купил и десять энергосберегающих лампочек. И больше у меня ни копейки, Юнга.

Юнга недовольно пискнул.

– Правильно, – согласился Акимов, – ты хотя и мышь, а понимаешь. Иди, я тебе печенья дам.