Дмитрий Раскин - Мой сенбернар Лондон

Второй ветеринар пожилой, основательный, респектабельный (нашли по рекомендации), с профессорской бородкой. У нас отлегло, камень с души он снял, такой он был надежный, высокопрофессиональный, умудренный. И какие паузы делал в разговоре. Уже одни эти паузы нас убеждали, что недуг Лондона, это так, «вылечим, рассосется». Завершая свой визит, он сказал, со всеми своими паузами: «Я также оказываю и ритуальные услуги. Для тех собак, что лечились у меня, десятипроцентная скидка. Звоните в любое время».

Лихорадочно искали нового врача. Нашли, наконец. Кто-то из хозяек тех собак, с которыми мы гуляем в парке, подсказал. И вот этот ветеринар занимался Лондоном почти уже всю его сенбернарью жизнь.

Мама моя по телефону (к этому времени родители уже год как живут в Израиле) возмущенно, как она умеет, категорично:

– Ты должен обменять щенка. Тебя обманули при покупке. Пусть ветеринар составит акт. Ты в своем праве. Добивайся.

Ну что ж, говорю:

– В таком случае, надо обменять и Мишку, он у нас тоже все время болеет.

У Лондона оказался бурсит локтевого сустава на передней лапе. Ветеринар не исключал, что это даже может быть платой за то, что передние лапы слишком мощные, сродни мутации. А задние лапы – здесь было подозрение на дисплазию тазобедренных суставов. То есть, наша победа над «заячьей походкой» это еще далеко не все.

Боли были страшные. Лондон страдал.

Нам прописали множество медикаментов. Все внутримышечные инъекции мы с Аней делали ему сами, а ветеринар приезжал, чтобы делать уколы в сустав. Евгения Арнольдовна приходила помогать Ане ставить ему компресс.

Лондон быстро понял причинно-следственную связь между инъекцией и улучшением своего состояния. И это несмотря на то, что сами уколы были весьма болезненными. До сих пор стоит перед глазами: Лондон ковыляет за тобой по квартире, просит укол. А ему же не объяснишь, что больше уже нельзя – передозировка. Сердце сжимается… это до спазма, до кома в горле. А он же бессловесный. Не задается вопросом «За что»? или «Почему я»? Страдает терпеливо, безропотно, можно, наверное, сказать, что мужественно. Наше человеческое отношение к страданию ему не дано. Он не может, например, полюбить страдание или же стать интересным себе самому в страдании. Тут какой-то особый оттенок, тут, наверное, что-то есть от чистоты страдания. И в этой своей «чистоте» оно уж очень слепо, немилосердно. Страдание без декораций, «масок» и «фиговых листков».

Как я боялся тогда, что не сумею, не справлюсь. Опыта же нет. А одной любви недостаточно. Вдруг он умрет.

Но Лондон выжил. Выздоровел, мало-помалу, мы все залечили, и вот он уже перестал хромать. Вот уже бегает. А я уже перестал вставать по ночам, дабы проверить, все ли в порядке у нашего зверя. Да, конечно, теперь нам всю жизнь предстоит заниматься профилактикой. Но это именно жизнь, а все остальное неважно. И все «накладные расходы» на эту самую жизнь не важны, конечно же. Главное, что это жизнь, бытие лучше небытия и уж точно, что интереснее. А нам надо срочно накачивать мышцы на задних лапах.

Я приобрел для него ездовую шлейку и стал запрягать его для таскания тяжестей. Шлейку мне привезли из Москвы, она была кожаная, а в нашем городе продавались только из кожзама. Когда начали тренироваться, стало ясно, все, что не из кожи, порвалось бы в течение месяца. Начинали мы с буксировки колес от легковушек, вскоре дошли до шин от «Камаза». (Сначала одна шина, потом сверху кладу еще одну, потом еще.) Однажды, какая-то бабушка, глядя на эти наши муки с шинами спросила: «Вы их сдаете? А почем»?

Проблема в том, что Лондон не видел смысла. Я читал, конечно, что проводятся соревнования по дог-пуллингу и еще по каким-то силовым дисциплинам, и там сенбернары таскают многотонные сани. Но наш, похоже, и не собирался становиться чемпионом, будто сознавал всю скоротечность спортивной славы. Мотивировать же его, к примеру, кусочком сыра… Это выглядело так – я бегу впереди, задом наперед, если быть точным, бегу так, чтобы кусочек был перед самой мордой нашего «паралимпийца». Помогало, конечно, но лишь отчасти, так как Лондон все-таки «не делал из пищи культа». Я же потерял на этом где-то килограммов восемь веса. Но я, в отличие от моего зверя, знал, за что страдаю. Я, опять же, в отличие от него был хорошо мотивирован. Боролся за его ноги. И, получалось, что боролся за них, в том числе, и с ним самим. Лондон, как мы сразу же поняли, любит правила, ему нравится «правильный» мир. Мир и был для него таковым, но почему же он при всем при этом еще и с шинами?! Но так ли иначе, уже через три месяца на задних его лапах выросли весьма приличные мускулы, призванные компенсировать природные дефекты его костей и суставов.

Другое дело, когда физическое усилие по тем ли иным причинам ему интересно. О, тут можно сказать, что у нашего ленивца, симулянта и лежебоки вырастают крылья. Встретил как-то на прогулке в парке знакомого, у него французский бульдог, кобель. Поэтому, чтобы можно было спокойно поговорить, даю Лондону команду «лежать» и сажусь на него сверху, так сказать, фиксирую… беседуем мы со знакомым, и все хорошо, и Лондон зафиксирован, как вдруг бульдог решил все ж таки рявкнуть на Лондона, видимо, принуждаемый хозяином слишком уж долго сдерживался. Лондон вскочил так, будто я и не сидел на его плечах вовсе. Я же, как тот ковбой на родео, чья задача удержаться хоть сколько на быке.

Мы так тяжело, мучительно его поднимали, что радовались каждому проявлению его мощи.

Привязал его однажды к детской горке, благо, Лондон был в мягком, кожаном ошейнике, а тут Аня возвращается из магазина. Лондон рванул к ней так, что поволок за собой горку (она была не закреплена), а горка большая, и из железа, в ней, наверное, килограммов четыреста.

В деревне Лондон сгоняет с забора кота, он у нас любит только Норочку, с остальными же кошками был суров. Я, естественно его сдерживаю (политика разумного сдерживания), хвост его работает как пропеллер и, в конце концов, пришелся мне по спине, между лопаток – как поленом с размаху.

В общем, вырастили мы такую вот «форму жизни», килограммов на девяносто, примерно, при втянутом животе и сухих мышцах. Голова шириной где-то с мою грудную клетку и огромные карие глаза.

Болел он довольно часто, правда, ни разу не было у него никаких простуд, сенбернар все-таки. Но, чуть что, возникали проблемы с желудочно-кишечным трактом. Это, слабое звено у сенбернаров. (Ничего не поделаешь.) Как и у меня, к слову. Так что здесь у нас с Лондоном общие интересы. Если б он мог говорить, обсуждали бы наши болячки, делились опытом, как бывает у соседей по палате, что лежат с одним и тем же диагнозом. И таблетки у нас тоже общие. Наш ветеринар всегда прописывал ему «человеческие» лекарства. Лондон, если у меня вдруг гастрит ли, колит, всегда делился со мной. Только, в отличие от меня, он на болячках не зацикливался, судьбе счёта не выставлял, прошло и ладно.