Мария Мартова - Правдивые сказки

– Шуба на кафтан поменялась, – подхватил другой

– Небось, масленица скоро, зиме конец. То-то хорошо будет.

Холодоша слушал, слушал задумчиво и спрашивает:

– А почему хорошо это?

– Как почему? Ведь весна придет – тепло принесет. Неужели в толк не возьмешь?

Холодоша и в самом деле не мог понять, чему радуются ребята. С печальной грустью глядел он куда-то вдаль.

– А давайте лучше загадки загадывать, – нарушила вдруг тишину маленькая Луша. И первая начала своим тоненьким голоском. —

Скатерть бела

Весь свет одела.

– Это Холод Иванович снега рукавами намел, – быстро додумался Холодоша. И опять погрузился в равнодушное уныние.

– А кто мою отгадает, тот селезня поймает, – подхватил Гаврюша. —

Без рук, без топорища

Выстроен мостище.

Крепко призадумались ребята.

– Так это ж Мороз Васильевич льда ногами настучал у нас на речке-то, – опять догадался Холодоша.

Тогда Машка подмигнула Сашке, а Сашка подмигнул Пашке. А тот и говорит:

С заутреней весь день

Стужа да метель,

Вьюга да пороша.

Кто там?

– Холодоша! – вдруг разом ответил хор голосов.

А Холодоша засмущался и неосторожно хлопнул в ладоши. Одна из толстых сосулек оторвалась и со звоном разбилась о крыльцо. Тогда Ванька решительно вышел вперед.

– Это вы все пустячные загадки загадываете, и раздумывать нечего. Вот вам моя потруднее будет:

Стоит дом в двенадцать окон,

В каждом окне по четыре девицы,

У каждой девицы по семь веретен,

У каждого веретена свое имя.

Мучительное непонимание появилось на лицах у ребят. Так никто и не смекнул, что это был за дом и что за девицы в нем.

– Эх, вы! Неужто не распознаете? Ведь все просто. Мне загадку ту отец Петр сказывал. Это целый круглый год, как он есть: прежде шел декабрь-студень, давеча январь-просинец, нынче февраль-сечень, за ним март-протальник – снег потает, а там уж и апрель с маем, а там…

– Не может быть! – воскликнул Холодоша. – Как такое бывает? А куда ж зима девается, и снег, и мороз…

Он растерянно смотрел по сторонам, а ребята, глядя на него, весело улыбались.

– Эх, темнота! Так ведь там-то другие гости пожалуют – весна ясная да лето красное, а зима-то твоя и кончится.

– А я?.. А меня?..

Что-то горькое и жгучее заполнило трепетную ледяную душу маленького Холодоши. Ребята молчали и с любопытством смотрели в его грустные глаза.

– А и впрямь. Куды ж ты деваешься? – недоумевал Ванька.

Холодоша ничего не мог ответить. Он знал, что, когда отступали морозы, на него находила непреодолимая тоска и дремота, и он забирался в глубокую расщелину под скалою, где бился беспрестанно ледяной родник, закрывал свои прозрачные глаза и засыпал надолго-предолго. Но теперь, когда с ним так много хороших друзей, с которыми так весело, так радостно, он и думать не хотел о скором исходе зимней сказки.

Ребята тоже молчали, не зная, чем помочь. Тягостное раздумье прервал внезапный перезвон бубенцов.

– Никак, барская карета, – догадался кто-то. – Чего бы ей здесь делать?

И впрямь, ко двору Ванькиной избенки от самого конца кривой немощеной улицы неслись дрожки, запряженные тройкой разудалых гнедых.

– Тпру-у! – крикнул кучер, когда кибитка поравнялась с кузницей. Кучер, в красном армяке, с кнутом, заткнутом за кушак, с важным видом соскочил с козел и направился к дому.

– Эй, ребята! Где бы мне хозяина кузни разыскать, ась? – обратился он к детворе.

Все наперебой стали громко кричать ему. На поднявшийся шум выбежал кузнец – отец Ваньки, с длинной курчавой бородой, в большом черном фартуке, в рукавицах и с молотом в руке.

– Чем могу быть полезный? – первым спросил он.

– Да вот, у коренной лошадки на заднем-то копыте подковка отлетела начисто. Да и кибитку посмотреть надобноть. Чтой-то шатает ейную во все стороны дюже лихо. Кабы не развалилась вовсе. Справишься ли, добр человек?

– Поглядим, – буркнул в бороду Федор и, засучив рукава, пошел следом за хлопочущим кучером.

Мальчишки и девчонки, все, как по команде, замерли на месте и стали следить за происходящим. Не каждый день такое случается.

Меж тем кузнец начал осматривать господскую лошадь, а кучер, тяжело переваливаясь, степенно подошел к карете и открыл дверцу с позолоченной ручкой. Из кареты вышел высокий красивый господин в длинном черном пальто, в черной шляпе, в кожаных перчатках и с тросточкой в руках.

Ребята смотрели, не моргая, боясь хоть что-то пропустить.

– Чего изволите-с? – низко кланяясь, осведомился извозчик. – Не желаете-с в избу пройти? Я мужика кликну…

– Нет, нет, голубчик, не беспокойся. Я вот только с дочуркою прогуляюсь по улице.

Барин вытащил из кармана толстую сигару и, закурив, обернулся к карете:

– Эй, Ляля, Лялечка! Выйди-ка, посмотри, сколько ребят здесь.

Из кибитки, не торопясь, вышла хорошенькая девочка. Холодоша не сразу узнал ее. Это была та самая маленькая барышня, которую он видел когда-то в селе Романово вместе с няней. Сейчас она казалась еще красивее, еще румянее. На ней была теперь другая, более изящная, затейливая шубка, маленькая пушистая муфточка, новенькие блестящие сапожки. А в руках… в руках была зависть всех зимушкинских девчонок – самая настоящая кукла, фарфоровая, с глазками, в нарядном шелковом платьице и с атласной лентой в волосах. Жадные взоры детей были прикованы к игрушечному чуду. Ляля крепче прижала к себе куклу и робко придвинулась к отцу.

– Ну, ну… Чего ты боишься? – ласково подбодрил он.

Тут ее взгляд встретился с ясными, светлыми глазами Холодоши. Она вдруг осмелела, шагнула вперед и улыбнулась тихой доброй улыбкой.

– Ну, все, барин. Кажись, и готово, – прервал молчание Федор. – Подкову подбил, а у кареты вашей, как есть, спица поизношенная вся. Я-то ее, родимую, закрепил, как мог. Да она, стало быть, долго не протянет. Менять ведь надобно. Так-то.

– Спасибо тебе и на том, голубчик, – сказал барин и сунул ему в руку пятак.

А кучер торопился снова запрячь коней и уже подсаживал господ в кибитку.

– Иди, не толкайся тута. Вишь, господа ехать желают, – резко прикрикнул он на Федора.

А тот стоял, неловко сминая шапку, и долго кланялся вслед уезжающей карете с бубенцами.

Досадно стало ребятам, что все так быстро закончилось. А у Холодоши острый ком подкатил к горлу, и необъятная грусть охватила его ледяное сердце. Из маленького окошка кареты глянуло на него ласковое лицо Ляли с мягкой доброй улыбкой. Ляля помахала рукой ребятам, но Холодоше показалось, что она помахала именно ему.

Вскоре тройка вовсе скрылась из вида, унеся с собою звон бубенцов, а Холодоша все стоял посреди дороги и глядел в бесприютную даль длинной неровной дороги.

Медленно и тоскливо потянулись дни. Все больше пригревало солнышко, все шире растекались лужи, в них капали тяжелыми слезами толстые сосульки с крыш, все ниже проседал старый пожухлый снег.