Мария Мартова - Правдивые сказки

И художник достал кисти. Он уже забыл, для кого писал и зачем. Он ощущал лишь какую-то жгучую потребность излить свои наболевшие чувства в красках. Он не имел никакой цели, не жаждал ничьего признания. А все писал и писал… Пока играл рояль, пока, сладко шурша, падали листья, пока стучало одинокое сердце в такт волшебной музыке:

– Раз! два-три… Раз! два-три…

Когда же картина была окончательно завершена и он уже дал ей название «Осенний вальс», на него вдруг напало новое озарение. Он решил наполнить пейзаж живым образом – красивой парой, вальсирующей под музыку осеннего листопада. И вот началась новая работа, вдохновенная, изо дня в день, с полной самоотдачей. Хотя рисовал он фигуры по памяти, но ему остро нужна была соответствующая обстановка – настоящий осенний парк. И он торопился, не зная покоя, пока натура была еще свежа. Тяжело давалась работа: горькие воспоминания то и дело вставали перед его воспаленным взором, застилая глаза мутными слезами и щемя уставшее больное сердце. Но он не останавливался.

И вот теперь бедный художник сидит в холодной сумрачной комнате среди разбросанных холстов и красок, отхлебывает остывший горький чай и внимательно рассматривает свое последнее выстраданное творение.

«Да, действительно, – думает он. – Не мог же я нарисовать и свое лицо. Ну, как объяснить, почему красавица в паре с уродом, молодость рядом со старостью? Пусть кто-то скептически скажет, что такой ракурс не по правилам искусства. Зато он по закону жизни. Ведь изобразить все таким, как есть, значит, осквернить любовь. Вобщем, здесь все правильно.»

Он встал, расправил плечи, вдохнул полной грудью и еще раз окинул взглядом полотно. Насколько оно отличалось от предыдущего! В нем совсем не было ни поражающего воображение величия, ни надменной красоты и неподвижности. Здесь было все просто, понятно, немножко грустно и…

– Кажется, чего-то здесь все-таки не хватает… Чего же, чего?

Он быстро зашагал по комнате, опрокидывая стулья и натыкаясь на острые углы.

– Какой-то штрих, ничтожная деталь…

Подойдя к окну, он вдруг закричал что было сил:

– Я понял, понял! Еще один лист, последний лист! Его-то и не хватает. Надо спешить, надо бежать туда…

Он, как сумасшедший, закружился по комнате, нацепляя на ходу шарф, шляпу, перчатки. Он летел по лестнице вниз, перескакивая через три ступеньки.

«Будто молодость вспомнил,» – пронеслось у него в голове, и он ускорил шаг, прижимая крепче к себе заветное полотно.

А в это время в глубине безлюдного парка под старым кленом сидела девушка в лиловом плаще и, низко склоняя голову, нежно гладила побуревший листок, лежавший у нее на ладони.

Убаюканный теплой рукой, тот незаметно уснул. Сквозь сон он увидел яркий солнечный день, счастливые молодые лица, танцующие по кругу, услышал знакомую музыку вальса. Но неожиданно вальс сменился зловещей песней осеннего вихря, исчезло солнце, пропали листья на деревьях, а место молодого кавалера в паре занял дряхлый старик. И лист проснулся.

– Ох, я, кажется, задремал. Мне даже приснилось что-то…

Он попытался вспомнить сон и тут же озарился радостной улыбкой.

– О, как же я мог забыть! Какая непростительная рассеянность! Ты ведь не все знаешь. Не плачь, еще не все потеряно. У этой истории есть продолжение.

– О чем ты говоришь? Я тебя не понимаю, – с грустью сказала девушка. Однако в самой глубине ее глаз промелькнул слабый огонек надежды.

И листок, сбиваясь и боясь что-нибудь упустить, стал торопливо рассказывать ей про другую часть картины – про две танцующие фигуры, нарисованные художником позднее.

– Неужели это были мы – он и я? Ну, говори же! – нетерпеливо подгоняла девушка.

– Конечно, это была ты. Это, непременно, ты… В белом шелковом платье с алым поясом. О, ты была превосходна! Так шел тебе этот наряд. И ты была немыслимо…

– Ну, что ты болтаешь всякую ерунду! Ты о нем говори. Как он выглядел? Старым и некрасивым? Ведь так, так?

Она судорожно трясла рукой. Бедный листок чуть не упал на землю.

– Не… не знаю… Может быть… Дело в том, что он стоял спиной и…

– Ах, все потеряно!

Девушка обреченно опустила руку, и листок оказался прямо в луже.

– Нет же, нет! – запричитал он, барахтаясь в грязи.

Девушка с жалостью и недоумением поглядела на него.

– Разумеется, он стоял спиной. Но если ты хоть немножко напряжешь свою затуманенную горем память, то вспомнишь, что у того старика волосы оставались русыми и шелковистыми, как у молодого. Старость не тронула их.

– Так ведь он мог быть на картине и прежним, молодым. Как узнать теперь? К сожалению, это осталось тайной.

Девушка тихо вздохнула, безмолвно подобрала листочек и стала вытирать его рукой. Глаза, наполненные слезами, смотрели куда-то сквозь него.

– Ты ведь еще не все вспомнила, – не унимался он. Фыркая и сбрасывая с себя грязные капли, он продолжал. – Твой художник нарисовал эту картину совсем недавно. А недавно что у нас было? Правильно, осень! И парк на картине был осенний, и рояль был усыпан опавшими листьями, и вы танцевали осенний вальс… Раз! два-три… Раз! два-три… А ты нежно-нежно глядела ему в глаза и что-то говорила…

– Я люблю тебя! – сорвалось с ее губ.

Она подхватила листок и, счастливая, закружилась с ним. Она кружилась в вихре вальса под гул ветра, под шум холодного дождя, под шорох сырой травы под ногами.

– Я люблю тебя! – продолжала заклинать она, танцуя, как безумная, и целовала мокрый бурый лист у себя на ладони.

«Я люблю тебя!» – эти слова эхом разносились по пустынным аллеям, долетали до далекой чугунной ограды, поднимались высоко над старым парком. Их никто не мог слышать в безлюдном пространстве, кроме одного человека – быстро приближающегося юноши со свертком в руке. Он нес свою лучшую картину под названием «Осенний вальс». Но об этом знали лишь он, она и последний лист ускользающей осени.

Зима в этом году была особенно снежной. Вихри и метели, кружившие в морозном воздухе, щедро рассыпали на уснувшую землю бесчисленное множество белых пушистых звездочек – снежинок. Хрупкие, изящные, невесомые, они медленно скользили по небу на крыльях ветров и, играя на солнце своими веселыми лучиками, ложились повсюду – на заледенелые дороги, деревья, крыши домов и машин. Их жизнь была легкой и беззаботной, как и они сами. Что могло потревожить их крохотное счастье? Ровно ничего. Они тихо радовались каждому мгновенью прожитой жизни и радовали всех на земле своим озорным блеском и очарованием зимней сказки.

Снежинки, как и люди, были разные по натуре. Одни беспечно резвились, погибая под безжалостными колесами автомобилей и на горячих заводских трубах. Другие же предусмотрительно рассаживались на макушках высоких деревьев или уносились с попутным ветром на далекие заснеженные поля и ледяные реки – прочь от городской суеты и теплой человеческой жизни. Но никто из маленьких красавиц не мог знать, когда же придет конец, когда злой рок унесет их на страшную погибель в чуждую сторону или плаксивая оттепель растопит неумолимой сыростью их тонкие ледяные сердца.