Татьяна Гаврилина - Тринадцать плюс. Поэмы, сказки и сказ

***
Ты писал мне письма с помарками,
Но понятным, разборчивым почерком.
Они были скупыми, как очерки:
Про друзей, про поступки невинные,
Но все больше про матчи спортивные.
Ты описывал пасы доходчиво,
Букву Л (эл) выводил с многоточием
И приписывал:
– Жди! Еще встретимся!
Но шли дни, а за днями месяцы…
Я дружила с другими детками,
Был весь двор наш расчерчен клетками —
Мы играли с подружками в классики.
У меня уже были часики
На простом ремешке, но взрослые.
Я имела сужденья серьезные
И о нас задавалась вопросами.
Я легко распрощалась с косами,
Укрощая вихры заколками,
Мне казались минуты долгими
И никто уж не звал меня – Любочкой.

***
Я носила узкие юбочки,
Блузки ситцевые, отстроченные
По всем швам и колготки непрочные —
На коленках чуть-чуть провислые.
Я сорвала контральто низкое
И читала до помрачения
Все подряд, но всех больше Есенина,
И едва поняла Белинского.
Я любила слушать Вертинского.
И скользила игла раздражающе
По пластинке долгоиграющей,
Основательно мной заигранной
Патефонными старыми иглами.
Мне хотелось хоть в чем-то прославиться,
Но была я совсем не красавицей —
Потому и пошла в отличники.
Я штудировала задачники.
Мне казались грубыми мальчики,
А хотелось чего-то нежного…
Я была ученицей прилежною
И гордилась своими отметками.

***
Твои письма ко мне были редкими,
Текст их был мне известен заранее:
– Здравствуй! Как ты? Я жив! До свидания!
И опять обещание встретиться.
Но шли дни, а за днями месяцы…
Я уже не играла в песочнице,
Я студенткой была заочницей.
И работала днем на фабрике,
Ожидая, что ты на кораблике
Приплывешь ко мне. И мечтала я,
Чтоб был парус из шелка алого.
Мне пора уже было невеститься-
Выходили замуж ровесницы,
Я ж тебе оставалась верною.

***
Называли меня блаженною,
Редко Любой, а чаще Любкою.
Ну, а я была однолюбкою
И тебе, как себе, я верила.
Ты писал, что вернешься с севера
Сразу, только отслужишь в армии,
даже день сообщал заранее.
Ты на судне отца был мичманом.
Ты писал, что там море отличное
И что мне оно тоже понравится,
Что там все не так, что там тянется
День полгода и ночи белые,
Что на флоте ребята смелые
И что мичманы поздно ли, рано ли
Все становятся капитанами.

***
Но вот как-то однажды вечером,
Когда мне было делать нечего,
Я читала томик Ахматовой.
За окном стыл закат агатовый,
Постучался вдруг кто-то в дверь ко мне.
Отворив, я застыла растерянной,
Ты ж и скрыть не пытался радости,
А в руках твоих были сладости-
Мой любимый шербет ореховый.
А потом мы в трамвае ехали,
Будто плыли по морю плавному,
И сияли щиты рекламные
За окном парусиной алою…

***
Все сбылось, как о том и мечтала я.

Полнолунье. Июльская ночь.
Звезд холодный свинец серебрится.
Слуги спят. Спит и царская дочь,
Только что-то Атею не спится.
Но не так далеко до утра.
Он поднялся с циновки бесшумно
И, нащупав кафтан, из шатра
Вышел в сумрак, желая подумать.
Пахнет пылью, иссохшей травой,
Где-то птица безумная стонет,
И, заслышав вдали волчий вой,
Захрипели встревожено кони.
Выжег степи полуденный зной,
Пожелтели кустарники даже.
Царь, заслышав шаги за спиной,
Оглянулся на звук – это стража.
Заиграл алой кровью рассвет,
Разгоняя ночную тревогу,
Ждать дождей больше времени нет!
Надо племя готовить в дорогу.
Пастухи, заслоняя обзор,
К водопою погнали скотину,
И протяжно, призывно шоор 1
Огласил гулким воем долину
И ближайшие сопки вокруг.
Стан проснулся, заметно движенье.
– Нужно двигаться дальше, на юг, —
Принял царь, возвращаясь, решенье.

– Мне коня, – приказал он слуге,
Что шел рядом, ему не мешая.
И уже в стременах и седле
Пояснил:
– Я к шаману Имаю.
Скит шамана приземист, накрыт
Потемневшей от копоти кожей
И шаман в черных перьях, на вид
На огромного грифа похожий,
Гостя, полог откинув, впустил.
Сам же охрой по пояс раскрашен
Он то что-то в фиале 2месил,
То над дымом, идущим из чаши,
Наклонясь, ворошил горсть камней,
Разогретых и темных от сажи.
– Что желаешь, – спросил он, – Атей,
Прикажи. Я исполню сейчас же.
– Мы, – промолвил Атей, – степняки;
Мы – кочевники, мы – скотоводы.
Путь наш – к устью широкой реки,
Где обильны корма, где народы,
Что на этих просторах живут,
Обустраивая их с рожденья,
Нетрусливы и не отдадут
Нам угодий своих без сраженья.
Солнцем выжжена наша земля,
Подступают степные пожары
И рыжеют пучки ковыля,
И пора гнать стада и отары
Ближе к югу. С затменьем луны,
Когда наши одежды и лица
Станут ночью почти не видны,
Нападем на заставы фракийцев.
Их земля – удивительный край,
Буйных трав непрерывно кипенье.
Я желаю у духов, Имай,
На поход испросить одобренья.

Царь жесток был как вепрь. Как орлан
Смел и зорок, хитер как лисица.
За дурное предвестье шаман
Мог своей головой поплатиться.
Но он знал, как не прост его гость,
Оценил, что дары его щедры,
И на камни горячие горсть
Бросил высохших прутьев эфедры 3.
В гулкий бубен ударил, затряс
Связкой гривн 4золотых, выпил сомы 5
И запел, и пустился вдруг в пляс,
Заметался, как дух невесомый,
Извиваясь, кружась все сильней,
Бил руками, как крыльями птица
И тянулся из чаши, как змей,
Сизый дым, обрамляя ресницы,
Его бороду, пряди волос,
Отравляя душком ядовитым…
И шаман, вдруг упав, произнес:
– Царь, ты будешь в сраженье убитым!
Царь вскочил, обнажил акинак 6
И за космы безвольное тело
Приподнял.
– Что ты мелешь, дурак!
Получай! Он по горлу умело
Полоснул его, вышел на свет,
С гневом меч вбил в богатые ножны.
– Хорошо, что свидетелей нет
Предсказаньям постыдным и ложным! —
Царь подумал, садясь на коня.
– Ну, а если он прав и последний
Смертный бой ожидает меня,
Нужен внук мне, а царству наследник!

Вот Исилл. Чем царевне ни муж?
Пусть в летах, но он доблестный воин,
Мне покорен и верен, к тому ж
Будет Ольвии парой достойной.
Все при нем – и секира и щит,
Шлем и панцирь сработаны ловко
Мастерами и полон горит 7
Стрел, и поножи 8бронзовой ковки.

Вход в шатер. Раб, готовый помочь,
Подскочил, принимая поводья.
– Где же Ольвия? Где моя дочь?
Мы еще не видались сегодня! —
Звал Атей.
– Что случилось, отец? —
Дочь с плеча отвела покрывало,
Золотой поправляя венец, —
– Я на арфе, ты слышал, играла.
Раб Ахилл и толков и умен,
Знает много сказаний, историй
И немало известных имен,
Был вниманьем царей удостоен…
Но Атей дочь свою перебил,
Ничего не желая знать боле.
– Дочь, к тебе я лишь с тем и спешил,
Чтоб сейчас объявить свою волю.
Я об этом подумал не вдруг.
Я слабею. Мне власть не по силам.
Нужен царству наследник, мне – внук,
Тебе – муж и я выбрал Исилла.
– Но, отец, он не люб мне совсем!
Не умен, и не молод, и скушен!
– Я в зятья его выбрал затем
Лишь одним, чтоб он был мне послушен!
Ты мне дочь! Мое слово закон!
Как ты смеешь сейчас мне перечить?!
Знай, твоим соправителем он
Станет, если погибну я в сече!
А любовь – это глупость, зола
От костра, что сгорел и дымится.
До сих пор ты царевной была —
Будешь Скифского царства царицей!
И, уже повернувшись спиной,
Приказал:
– Жди сватов спозаранку.
И ушел.
– Нет! Исиллу женой
Я не буду! Иль я ни скифянка?! —
Закипела вдруг в Ольвии кровь, —
Стар отец, его сердце остыло,
Позабыв, что такое любовь,
Мне ж и дня не прожить без Ахилла.