Сергей Цымбаленко - Жили-были мы с братом

– Ну, зачем полез?.. Иду по улице, а мне говорят, что ты весь обгорел. Ведь не шутки это. Погибнуть мог.

Она ласково гладит его обгоревшие волосы, брови.

Я пристраиваюсь рядом и с надеждой говорю:

– Ма, теперь ты телевизор купишь?

– О чем ты? При чем тут телевизор?

– Как при чем? Там Лешку теперь показывать будут.

Мама с братом хохочут. А чего смешного?

Темнеет. Мама приходит с работы и берется за шитье. А брата все нет. Я место хорошее нашел, чтобы спрятаться, а он…

– Лешка что-то не идет, – вздыхаю я.

Мама, откусывая нитку, объясняет:

– У него сегодня пионерский сбор.

Вот тебе на! Я его жду, а он…

Про пионерские сборы я уже знаю. Там в барабаны бьют, в специальные трубы гудят – очень громко получается. Лешке весело, а я должен один сидеть…

– Мама, я погуляю?

Мама не сразу останавливает работу, потом смотрит испытующе.

– Ладно, иди. Только от дома ни шагу. Во дворе погуляй, хорошо?

Я соглашаюсь, натягиваю пальто и…

На улице хорошо… Улыбаться хочется. Воздух теплый и пахнет как спелый арбуз. Подтаявший снег сверкает в лунном свете. Я беру в руки затвердевший кусочек. Он похож на взъерошенного щенка. Я бегаю с ним, но скоро ненастоящий щенок надоедает. Одному играть скучно.

Чем бы заняться? Может, попробовать на тополь залезть? Он огромный, с него, наверное, всю землю видно. Так высоко забираться я боюсь, зато с нижней толстой ветки вижу школу. Там светятся окна. Значит, сбор еще идет. Внизу слышатся шаги. Парочка влюбленных идет. Обычно я забрасываю их снежками, но сейчас не хочется. Пусть живут. Лучше я буду оберегать людей от опасности. Мне сверху все видно. От такого величия я начинаю вертеться, с ветки сыплется снег – прямо на бородатого дядьку. Тот отскакивает, крутит головой, заметив меня кричит:

– Ты зачем туда забрался, паршивец? Я вот тебе…

Он пробует дотянуться до моей ноги, но я успеваю подняться выше. Лучше забраться на верхушку, чем попасть в лапы страшному дядьке.. Он ругается, но я от страха ничего не слышу, только вижу, как шевелятся губы и лицо дергается. Меня охватывает ужас, как тогда, когда я открыл присутствие в мире страшного «Он». Наверное, пришел сюда, чтобы схватить и заточить в портрет. Голова кружится, но я лезу выше и выше.

Не знаю, что было бы, если бы на крыльце не появилась мама. Она быстро оценивает обстановку и грозит мне пальцем.

– Вовка, слезай немедленно!

Я сползаю с дерева и бросаюсь под мамину защиту.

Страшный дядька, увидев, что добыча ускользает, кричит пуще прежнего:

– Паразиты! Зеленые насаждения ломают! Ничего им не жалко. Я бы на месте родителей лупил за такое нещадно!..

Он наступает на снежного щенка – раздается хруст.

Мама поскорее уводит меня в дом и награждает подзатыльником. Я громко реву, чтобы больше не досталось. Мама опускает руки. Я сердито отворачиваюсь и скрываюсь под лестницей.

Дед спускается вниз. На меня сыплется пыль, я чихаю, но все равно не вылезаю, взвываю еще разок – для деда.

– Ты только подумай, отец, – жалуется мама, – Вовка деревья ломать вздумал. Стыд какой! Перед всей улицей выговаривают за него.

– Что? – как всегда переспрашивает дед.

– Я говорю, ты всю жизнь растения выращиваешь, а этот сорванец…

Дед молчит, трясет головой и выговаривает наконец:

– Я думаю, он не нарочно.

Он спускается и садится на нижнюю ступеньку.

Мама заглядывает под лестницу.

– Что реветь перестал? Думаешь, не попадет больше?

Я начинаю обиженно сопеть.

– Ничего я не ломал.

– А зачем на дерево полез? – уже не сердито спрашивает мама. – Делать больше нечего?

– Конечно, нечего, – бурчу я.

За дверью слышится веселая песня. Наконец-то Лешка. Мама ласково смотрит на него.

– Что веселишься? Сбор хороший был?

– Не-а, скучища, – улыбается во весь рот Лешка. – Мы потом гулять пошли. Тепло-то как. Весна.

Мама делает вид, что сердится, всплескивает руками.

– Мы его ждем, ужинать не садимся, а он гуляет!

Лешка смеется тихо и ласково.

За столом мама бросает на меня строгий взгляд, потому что верчу вилку и к еде не притрагиваюсь. Как есть, если совсем не хочется.

– Ешь, – с металлом в голосе требует мама.

Я неохотно берусь за хлеб, отламываю кусочек. Он на что-то похож. Верчу его в руках. Вроде как башмак.

Мама сердится:

– Опять вертишься!

– Во, башмак, – показываю я ей.

Лешка хмыкает в кулак.

– Ну, посмотрите же!

– Правда, на туфельку похоже… – удивляется мама. – Мы в таких в школу ходили. Помнишь, папа…

Дед молча смотрит на хлеб. Мама задумывается и забывает про нас. Глаза блестят, будто в них застыли слезинки. Иногда в такие минуты она начинает петь, особенно с подружками. Голос у нее становится тонким, дрожащим. Лешка посмеивается, а мне нравится.

Сейчас мама не поет, возвращается к действительности, где столько забот.

– А ну-ка спать! Засиделись сегодня. Вечно Вовка что-нибудь придумает…

Перед сном брат спрашивает:

– Что мама на тебя сердится? Натворил что-нибудь?

– Не-а. Всего-то на дерево залез, а дядька раскричался. – Ты никогда до самого верха не долнзал?

– Не залезал. И ты не вздумай. Опасно.

Весна проникает в дом с солнечными лучами и не так скучно одному. Я гоняюсь за солнечными зайчиками, которые дразнят меня. Тут появляется Лешка, сияет, как всегда. Нет, больше, просто смешно.

– Вовка, лужи на улице!

– Ну и что?

– А я в валенках! – счастливо смеется брат.

– Пошли, – решительно говорю я и натягиваю валенки.

– А валенки зачем?

– По лужам.

На улице светло и шумно, будто все на свете мальчишки высыпали из домов. Они бегают за щепками-корабликами, которые несутся по ручьям, терпят крушения.

В валенках кроме нас никого. Мы гордо шагаем по лужам. Лешка находит широкую щепку и пытается приладить что-то вроде паруса из бересты. Вот и наш кораблик отправляется в путь, чуть покачиваясь на волнах. Мы идем следом.

– Леш, а куда ручьи бегут?

Брат смотрит далеко вперед, где горизонт, щурится.

– Далеко-далеко. В реки, а потом в море.

– Да, ну?

– Если идти и идти, наверное, выйдешь к нему. А море – оно, знаешь, какое!

– Не…

Глаза у Лешки становятся большими.

– Огромное-преогромное… Без берегов. И синее.

– Как небо?

– Еще синей.

– А ты видел? – подозрительно спрашиваю я.

Лешка грустно говорит:

– Нет. До него идти очень далеко.

Я хоть и не совсем верю брату, он меня заворожил. Море начинает плескаться где-то близко, я будто слышу шум волн. Я представляю, как в него вплывает наша щепка – и становится настоящим парусным судном.

Лешка тянет меня за рукав.

– Смотри, наш кораблик унесло.

– Бежим! – предлагаю я.

– Нет, Вовка, домой пошли. Сейчас ребята придут.