Сергей Цымбаленко - Жили-были мы с братом

Иллюстрации художника Евгений Алексеевич Медведев

© Сергей Цымбаленко, 2018

ISBN 978-5-4490-3168-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Весна первая

Наш дом похож на башню. Или на маяк… Дед говорит, что построил дом сам, когда у него не было морщин и седых волос. По правде, я этому не верю. Дед все время старый, сколько я себя помню. Если и был другим, то в те времена, когда жили ящеры и чудовища, которые нарисованы в его толстых книгах. Тогда все было по-другому.

Дом тоже старый. Если дед у себя наверху кашляет, как сейчас, дом кряхтит и поскрипывает.

Уже вечер. Дом черный как глубокая яма. Днем его еще можно принять за маяк, а сейчас это тюремная башня. Я в заточении. Попробуй, выберись отсюда! Я проверяю кулаком крепость стен – они гулко отзываются.

Дед кричит сверху:

– Вова, открой дверь! Кто-то стучит.

Вот это да!.. Я стукнул, а кто-то пришел. Непонятно… Но раз дед говорит, надо посмотреть. Осторожно открываю дверь – никого.

– Деда, никого, – сообщаю я.

– Значит, показалось, – ворчит дед.

Дом тоже недовольно гудит, бормочет что-то неразборчиво. Они с дедом похожи.

Я морщу лоб. Произошло что-то странное. Стуком я пробудил к жизни кого-то невидимого. Он пришел и взбудоражил весь дом. Я так и назвал его: «Он».

Ладно, разберусь потом. Я снова в тюрьме. За попытку к бегству меня заковывают в цепи – наматываю на себя бельевую веревку. Все! Теперь никогда мне не сдвинуться с места.

Тут с улицы доносится знакомый голос. Мой брат, Лешка, возвращается из школы и поет. Он песни сам сочиняет. Говорит, от скуки, пока сидит на уроках. Лешкина песня – сигнал к атаке. Я стремительно освобождаюсь от цепей и ищу место для нападения. Это у нас игра такая. Ой, брат совсем близко, а я не нахожу подходящего места, где спрятаться. Забираюсь в пальто деда, которое висит на вешалке. Оно душное, но я терплю, стараюсь не шевелиться.

Лешку не слышно. Наверное, стоит за дверью. Резко распахивает ее. Дверь ударяет по мне, я теряю равновесие и лечу вместе с пальто на пол. Обидно, что ничего у меня не получилось, поэтому лежу, закрыв глаза, будто умер. Сквозь ресницы наблюдаю за братом. Он испугался:

– Вовка, ты что?

Я коварно молчу, поджидаю, когда Лешка подойдет, и бросаюсь ему под ноги – брат взмахивает руками и растягивается на полу.

– Победа! – заявляю я гордо и стараюсь незаметно потереть синяк на коленке.

Лешка хохочет. Так оглушительно, что на лестнице появляется дед. Он растерянно смотрит на нас. Потом спрашивает, хмуря седые брови:

– Вы что – деретесь?

– Что ты, дедушка, – отвечает Лешка. – Мы играем.

Дед постоял еще немножко, потом поднялся наверх, запинаясь о каждую ступеньку.

Я вспоминаю про приход странного «Он» и бросаю игру. Нужно осмотреть верхнюю комнату. Вдруг «Он» затаился где-нибудь там.

– Деда, к тебе можно? – прошу я, шмыгнув носом.

– Что? – переспрашивает дед. Слышит он нормально, это привычка такая. Ему много времени нужно, чтобы подумать. Морщит лоб. – Ах, да… Иди, конечно.

Я бегу по лестнице.

Лешка обиженно смотрит вслед. Сверху он такой маленький, просто смешно. Одним пальчиком побороть можно. Я показываю ему язык и скрываюсь в кабинете деда.

Тот уже устроился в огромном кожаном кресле и замер над книжкой.

Я осматриваюсь. Тишина звенит и пахнет пылью. Потолок низко-низко. Поэтому, наверное, дед такой сутулый. Все завалено книгами. Они не помещаются на полках и лежат прямо на полу. Толстые. Если все перечитаешь, станешь таким же старым, как дед. Надо немножко постареть. Я вытягиваю с полки самый толстый том. Он шлепается на пол, подняв клубы пыли. Смотрю на деда – тот не обращает на меня внимания. Усаживаюсь с книжкой и листаю страницы. Большущие, страшные змеи смотрят с них на меня. Иногда страницы пересечены линиями. Кто их исчеркал? Не дед же… Я вздрагиваю. Ощущение неизвестности тревожит. Это «Он», который стучал и исчез, начеркал в книжке. Значит, «Он» где-то рядом? Я захлопываю книжку и бегу к деду, прижимаюсь к его ногам, укрытым пледом. Дед, не отрываясь от чтения, гладит мне волосы.

На стене передо мной – большие фотографии. Старушка со сморщенным лицом – моя бабушка. Она умерла в войну от голода. Усатый дяденька – отец. Его я совсем не помню. Мама сказала, что он с фашистами воевал и победил. Но они так изранили его, что он умер уже после войны, когда я родился. Я фашистов ненавижу. Девушку с веселыми глазами они тоже убили. Это моя тетя, она санитаркой была. Красивая. Если бы она сейчас жила, я бы на ней женился. Все трое смотрят на меня, будто просят о чем-то. Как ни верчу головой, их глаза смотрят на меня. Может, их заколдовал этот «Он»? В самом деле, умерли – значит куда-то делись. Их заточили в эти фотографии, как в тюрьму. Хорошо бы спросить у деда.

Я поднимаю голову. Дед неподвижно смотрит в книгу, веки чуть прикрыты. Они испещрены прожилками и кажутся прозрачными. Дед тоже загадка. Он похож на портрет, когда замирает в какой-нибудь позе. Но дед все-таки оживает.

Внизу грохает дверь. Мама пришла! Я бросаюсь вниз с криком:

– Мама, я здесь!

Она подбирает с полу пальто деда, устало улыбается мне, потом переводит взгляд на Лешку. Тот склонился над тетрадкой за столом. Сердитые морщинки на мамином лице разглаживаются.

– Уроки учишь? Вот и хорошо. Учительница жалуется, что мало занимаешься. Мог бы на четверки и пятерки учиться.

Знаю я, какие это уроки! Небось стихи пишет. Рот перепачкан чернилами. Тоже мне, поэт.

Мама открывает крышку швейной машины и берется за шитье. Машинка старая, ногами крутить надо. Новые, электрические, мама не любит. На меня никакого внимания. Я снова заглядываю к деду – он так и сидит с книжкой, не шелохнувшись. Скучно. Сажусь на лестницу и шумно вздыхаю.

Всем хорошо. Дед – ученый. Мама – портниха. Лешка – стихи пишет. А я кто? Хоть бы стать кем-нибудь. Лучше всего принцем. Точно, вхожу в комнату – на боку шпага, сапоги с высоким каблуком, как у мамы. Лучше я появлюсь не один, а с тетей. Раз у меня шпага, я отвоюю тетю у этого «Он» и сделаю принцессой. «Он» посажу в пустой портрет, пусть сам посидит, помучается!..

Мирно стучит швейная машинка. Я вздыхаю. Принцем быть хорошо, а сейчас чем заняться?

Подхожу к Лешке. Он отворачивается. Сердится, что я бросил его в разгар игры. А если у меня дело важное? Виновато вздыхаю – не помогает. Заболеть, что ли? Сразу обо мне все вспомнят, забегают.

– Леш, у меня голова болит, – шепчу я.