Сергей Цымбаленко - Жили-были мы с братом

– Мы еще до вокзала не дошли, пока можно, – нашелся я.

Помолчали. Лешка виновато глянул на меня.

– Привыкай, брат. Не все же тебе в младших ходить.

– Я и говорю, что мне в армию с тобой надо. Опять Лешка стал смеяться. Думал, шучу.

– Это только кажется, что пройдет сколько-нибудь лет, пойдешь работать, ну, женишься, дети появятся – и станешь взрослым. Встречал я таких… Служит у нас один женатый, а хуже маленького. Все время ноет, ничего сам сделать не может. Жена к нему, мама чуть ли не каждый месяц приезжают. Понимаешь?

– Не очень.

Тут Лешка сказал, что он раньше мне завидовал. О младшем все заботятся, а старшего все время ругают. Если что случится – у мамы всегда Лешка виноват. Вот и мечтал мой брат поменяться со мной местами, чтобы старший брат придумывал игры, волновался за младшего, помогал бы во всем.

– Помнишь, как мы с Гришкой Афониным дрались?

Еще бы не помнить!

Гришка преградил нам путь, когда возвращались из булочной. Широкоплечий, похожий на боксера, с угрожающей ухмылкой. Его все боялись. Я спрятался за брата, он все равно даст этому страшиле. И Лешка сорвался с места, стал яростно дубасить Гришку. Тот растерялся от неожиданности, попятился, упал, а потом побежал, хотя за ним гнался я один, размахивая сеткой с буханкой хлеба.

– Я у тебя всегда – герой, – сказал Лешка. – А если хочешь знать, я этого Афонина боялся. Он часто ко мне привязывался: «Давай подеремся один на один». А как с ним драться, если мускулы у него как стальные. Навалится на тебя – и уже не вырвешься. Только Петька со Славкой и спасали. А тут он меня одного подкараулил. Если бы не ты… Стыдно перед тобой было, понимаешь? Это благодаря тебе я становился старше.

Вот это да! А мне казалось, что это я расту благодаря брату. Разве так за ним угонишься? Без младшего брата.

Мы шагали по городу – я и брат, похожий на доброго великана. Его рука лежала на моем плече, и от этого очень хорошо было жить на свете.

Воспоминания прервал резкий звонок. Рядом, не спеша, едет куда-то трамвай и весело трезвонит. Я бегу за ним и прыгаю на ступеньку. Теперь мы бежим вместе…

Народу в вагоне немного. Старушка в очках читает газету, две девчонки болтают у окна. Я сажусь напротив. Девочки замолкают. Бойкая, с распущенными волосами, склоняется к подруге, которая все время глаза прищуривает, и говорит, чтобы я слышал:

– Чего этот парень на нас уставился?

– Влюбился, наверное, – кокетничает подруга.

Они смеются. Я опускаю глаза и, кажется, краснею. Хочу размотать шарф на шее, но поздно.

– Простуженный, а туда же… Сейчас еще приставать начнет. Может, пересядем?

Я беспомощно смотрю на них. Что я им сделал? Вредины. Старушка поглядывает в мою сторону, улыбается.

– Оставь его в покое, Марина, – говорит девчонка с прищуром. – Мальчик сейчас заплачет.

Я выскакиваю на ходу, с трудом удерживаюсь на ногах. Дуры ненормальные. Чего привязались? Правда, особой злобы у меня нет – все-таки симпатичные.

Трамвай уносит их, и я смотрю вслед даже с некоторым сожалением.

Я оказался в новом районе, где стоят многоэтажные дома. Не то что наши. Деду предлагали в такой переехать, даже упрашивали, а он:

– Подождите немного. Умру скоро, тогда пусть мои переезжают.

Конечно, наш дом очень хороший. Но в новых, по-моему, интересней.

На тротуаре мальчишки играют в войну, бегают с палками-винтовками и «стреляют».

– Дяденька, не выдавай, – просит шустрый карапет и прячется за меня.

Продвигаемся к мальчишке, который растерянно оглядывается. А противник вдруг выскакивает перед самым носом и тарахтит. «Убитый» с обидой смотрит на меня.

– Ничего не поделаешь, война! – развожу я руками.

Поскорее ухожу от ребят, потому что очень хочется поиграть с ними, а надо взрослым становиться. Хорошо хоть эти пацанята за «дяденьку» признали. Я-то знаю, что нисколечко не изменился, такой же, как в шесть лет, а приходится вести себя солидно. Иногда. Взрослые, наверное, несчастные люди. Мой брат, например, недавно смешное письмо прислал. Я его с собой ношу.

«Вовка, я часто о тебе думаю. Устанешь страшно, нервы на пределе, а вспомнишь, как мы кораблики по лужам пускали, как ты к морю уходил, – хорошо так! Я не смеюсь – мне такая мысль в голову не приходила.. Представляешь, добрался бы ты до моря, а там парусное судно тебя дожидается. Я даже песню про это придумал. Ты уж не суди строго брата. Сам понимаю, что поэта из меня не выйдет, но иногда слова помимо воли складываются.

Шагнул на палубу впервые капитан —

И улыбалась вся матросская братня.

Воскликнул боцман: «Братцы, пьян я иль не пьян?

Мальчишки сроду не водили корабля!»

«Ах, боцман, боцман, ночами я не спал,

Мечтал о море, о бурях, о тебе.

И вот теперь я капитаном стал

На вашем старом, славном корабле».

Дрожали снасти, гудели паруса,

Корабль как птица несся по волнам.

Перекрывая пространства голоса,

Мальчишка вызов бросал морским ветрам.

Но ветер шуток очень не любил —

Темнее ночи настиг их ураган.

И кораблю грозил уж явно оверкиль.

Мальчишка крикнул: «Братцы, по местам!»

Когда же буря измучила вконец,

Со стоном боцман на палубу упал,

Все не сдавался отчаянный юнец —

Ревел, но крепко в руках держал штурвал.

И улыбалась седые моряки,

Шептал им боцман: «Братцы, пьян я иль не пьян?»

С тех пор мальчишки водят корабли.

Зовет с собой их самый смелый капитан.

Вот какое письмо Лешка прислал. Говорит, что бы я взрослел, а сам песенки пишет. Я-то ничего, я понимаю. Мне эта песенка очень даже понравилась. Но… Просто смешно. Я прошу у брата совета, как взрослеть, у меня самого плохо получается. Он предлагает совершать поступки какие-то особые. Я один раз попробовал…

Вижу – мальчишка, третьеклассник, плачет. Горько так.

– Ты чего? – спрашиваю.

Он молчит, отворачивается обиженно. А слезы все текут.

С трудом выяснил, что у него парни солдатский ремень отобрали, подарок брата. Вот сволочи!

Я сразу про свой вспомнил, даже проверил, на месте ли. Стараюсь не расставаться с ним, даже на ночь под подушку кладу. Если бы у меня ремень отобрать попробовали, я бы!..

– Идем, – говорю решительно, будто в холодную воду бросаюсь.

Малыш ведет меня во двор, а там трое парней, чуть младше меня. Один толстый, с красными отвислыми щеками. Если до драки дойдет, еще неизвестно, чем это кончится.

– Кто? – строго спрашиваю малыша.

Тот молчит.

– А ну, верните ему ремень! – как можно смелее требую я.

Кудрявый, с хитрыми глазками, ехидно так заявляет:

– Какой ремень? Мы ничего не брали. Разве это мы?