Феликс Кривин - Упрямый горизонт

— А-а-а-а-а-а-а-а! Или на этот:

— А-а-а-а-а-а! Или даже на этот:

— А-а-а-а-а-а!

А теперь попробуем пропеть Б:

— Б…б…б…б…

Что-то у нас не получается.

Для того чтобы петь, нужно иметь голос, а у Б голоса нет. По крайней мере, такого голоса, чтоб хватило на песню.

О, например, поёт отлично:

— 0-0-0-0-о-о-оо!

И, Е, У — тоже способные певцы, с хорошо поставленными голосами.

А вот Ш не поёт, а только шипит.

С — только свистит.

Ж — только жужжит.

А послушать Р, так она — прррредставляешь? — рычит. Не поёт, а рычит. Заслушаешься!

Вот какие они в алфавите разные. Одни, те, что поголосистей, поют-заливаются:

— Э-э-у-у-ы-ы-ы-и-о-о-аа!

Или что-нибудь в этом роде.

Голос у них хороший, поэтому их называют гласными.

А другие — либо пыхтят, как П, либо кряхтят, как К, либо шипят, жужжат, рычат…

Не зря их называют согласными: петь-то они согласны, только у них голоса нет. Поэтому песни у них не получаются.

Жил-был КОТЁНОК. Это был не настоящий котёнок, а только слово, которое здесь написано.

Пошёл он однажды в ЛЕС, тоже не настоящий, и встретился с МЕДВЕДЕМ, тоже написанным. Приласкался КОТЁНОК к МЕДВЕДЮ, и стали они писаться так:

КОТЁНОК МЕДВЕДЯ.

Удивился МЕДВЕДЬ:

— Раньше я был МЕДВЕДЬ, а теперь какая-то МЕДВЕДЯ. Такой страшный МЕДВЕДЬ — и вдруг МЕДВЕДЯ! Из-за какого-то КОТЁНКА несчастного!

— Это потому, что я к тебе приласкался, — объяснил КОТЁНОК. — Я стал твоим, поэтому ты изменился. Если б ты стал моим, тогда бы я изменился. Такое правило.

— Ну да?

— А ты думал! Стоит мне к тебе приласкаться, и ты уже изменяешься. Потому что я приласкался к МЕДВЕДЮ, а не приласкался к МЕДВЕДЬ. Стоит мне с тобой заговорить, и ты уже изменяешься, потому что заговорил я с МЕДВЕДЕМ, а не с МЕДВЕДЬ. И даже стоит мне о тебе подумать — и ты уже изменяешься, потому что подумаю я о МЕДВЕДЕ, а не о МЕДВЕДЬ.

— Что-то я с тобой много изменяюсь, — сказал МЕДВЕДЬ. — Иди-ка ты ласкаться в другое место!

КОТЁНОК вздохнул:

— Хорошо, я уйду. Но учти: ты опять изменишься. Потому что уйду я от МЕДВЕДЯ, а не от МЕДВЕДЬ. Такое правило.

— Значит, я опять буду МЕДВЕДЯ? — опечалился МЕДВЕДЬ. — Нет уж, лучше ты сиди на месте, а я буду уходить, пока совсем не уйду, чтобы меня здесь не видели.

И МЕДВЕДЬ стал уходить от КОТЁНКА.

И даже убегать от КОТЁНКА.

Кто-нибудь слышал, чтоб медведь убегал от котёнка?

Смотря какой котёнок.

И смотря какой медведь.

А главное — смотря что тут о них написано.

Лягушку назвали лягушкой от слова лягать, хотя она в жизни ещё никого не лягнула. Назвали бы лягушкой лошадь — это было бы понятно, потому что лошадь лягается. А разве лягушка лягается?

Конечно, правильней было бы назвать лягушкой лошадь.

А лягушку тогда как назвать?

Она сидит в своём болоте, спокойно сидит и никого не лягает, такая смирная, безобидная…

Правда, не для всех.

Пролетит мимо мошка, а она её — цап!

Проползёт букашка, а она её — цап!

Почему бы лягушку не назвать цаплей? Раз она не лягается, а цапает, может, лучше назвать её не лягушкой, а цаплей?

А как тогда назвать цаплю?

Она ведь тоже цапает не хуже лягушки. Причём не кого-нибудь цапает, а лягушек. И если лягушку цаплей назвать, тогда не поймёшь, кто же тут кого цапает…

Если мы лягушку назовём цаплей, а лошадь назовём лягушкой, они все могут запутаться, и лягушка, чего доброго, цапнет лошадь.

Вот когда лягушке непоздоровится!

Потому что лошадь не лягушка, она лягается. По- настоящему лягается, хотя её никто не называет лягушкой.

Очень хочется встретить человека по фамилии Гиппопотамов. Африкан Африканович Гиппопотамов. Звучит?

— А, это ты Гиппопотамов! Мы с Жирафовым как раз тебя вспоминали. Ты случайно не видал Крокодилова?

Не видал. Крокодилова у нас днём с огнём не сыщешь. И Жирафова тоже.

Медведева — пожалуйста. Волкова и Зайцева — сколько угодно. Козлова, Баранова, Быкова — кого у нас только нет!

Вот его, Крокодилова, и нет. И Жирафова тоже.

Жаль, конечно. Хотя Кошкин тоже неплохо звучит, но Леопардов как-то внушительней. Или Кашалотов, если в открытом море.

Так что извини, Африкан Африканыч, Крокодилова мы тебе не найдём. Это, может, у вас в Африке Крокодиловыми хоть пруд пруди (и даже Жирафовыми, хотя пруд ими прудить хуже, чем Крокодиловыми), но зато у вас простого Медведева с огнём не сыщешь.

Да что Медведева — Кошкина с огнём не сыщешь! Мышкина с огнём не сыщешь!

Хотя Страусовых там — как у нас Воробьёвых!

Из тех, кто живёт на суше, самый большой слон. Он весит столько, сколько весят два бегемота,

каждый из которых весит столько, сколько три буйвола,

каждый из которых весит столько, сколько четыре, лошади,

каждая из которых весит столько, сколько пять баранов,

каждый из которых весит столько, сколько двадцать пять кошек.

Допустим, кошка весит два килограмма.

Ну-ка, посчитай, сколько весит слон!

Чтобы уравновесить одного слона, понадобится не меньше трёх тысяч кошек.

А чтобы уравновесить одного кита, понадобится двадцать пять слонов.

Переведём слонов в кошки. Что у нас Получится?

Чтобы уравновесить одного кита, понадобится семьдесят пять тысяч кошек.

Теперь ты легко сосчитаешь, сколько весит кит. Таких тяжёлых животных на суше не водится. В отдельности семьдесят пять тысяч кошек набрать еще можно, но животное, способное уравновесить такое количество кошек, можно встретить только в воде (хотя в отдельности ни одной кошки в воде не встретишь).

Почему только в воде? Потому что в воде всё кажется легче. Когда слон погружается в воду, он чувствует себя таким лёгким, как бегемот,

в котором веса не больше, чем в трёх буйволах. А когда бегемот погружается в воду, он чувствует себя таким лёгким, как буйвол,