Феликс Кривин - Упрямый горизонт

Теперь ты понимаешь, что Земле ничто не мешает быть круглой.

Возможно, гора Джомолунгма с этим не согласится. Ей, возможно, приятно думать, что она изменяет форму Земли. Так же как бабочке приятно думать, что она изменяет форму пятиэтажного дома.

И пускай себе думают.

Кто мешает им думать?

Ведь Земля не перестанет быть круглой оттого, что кто-то на Земле думает, будто он изменяет форму Земли.

Если я у тебя спрошу, что больше — остров или полуостров, ты, чего доброго, можешь сказать, что остров. Потому что, скажешь ты, остров — это целый остров, а полуостров — только половина острова.

Не говори так. Сначала посмотри на карту. Видишь, на самом севере Америки остров Гренландия? Это самый большой в мире остров.

А теперь посмотри на юг Азии. Здесь, возле самой Африки, лежит Аравийский полуостров. Сравни-ка его с самым большим островом. Вот то-то и оно. Хотя он и полуостров, а больше самого большого острова.

В чём же дело? Как это полуостров может быть больше целого острова?

Дело в том, что полуостров — это вовсе не половина острова. Он называется полуостровом потому, что не со всех сторон окружён водой. Остров — это часть суши, со всех сторон окружённая водой, а полуостров одной своей стороной присоединён к материку, так что с этой стороны у него не вода, а суша.

Ты знаешь, что такое материк? Это тоже часть суши, со всех сторон окружённая водой, но её не называют островом, потому что это очень большая часть суши. Даже Гренландия, самый большой в мире остров, в три с половиной раза меньше Австралии, самого маленького материка. Вот почему нельзя назвать Австралию островом, хотя она, как и остров, со всех сторон окружена водой.

Большому не страшно быть окружённым водой. Хотя воды на Земле в два раза больше, чем суши, но материку не страшно быть окружённым водой. Потому что вокруг — острова, и он для них — материк, материнская земля, — как же ему может быть страшно?

«Мама!» — крикнет какой-нибудь островочек, накрытый волной.

А кому крикнет материк?.. Труднее всего большим, потому что им даже «мама!» крикнуть некому.

Каждую ночь ветер Бриз уходит в море, дует с суши на море, и каждый день возвращается — дует с моря на сушу.

Работа у него посменная: ночь в море — день дома. Или день на суше — ночь дома. Хотя ветер не чувствует себя дома нигде… Потому и не сидится ему на одном месте.

А ветер Муссон, не чувствуя себя дома на суше, уходит в море на целые месяцы. Причём на самые холодные месяцы. Лишь только начнутся холода, Муссон дует с суши на море. А в тёплое время возвращается — дует с моря на сушу.

И чего это ветры не могут раз навсегда выбрать для себя направление — то их тянет туда, то обратно?

Потому что температура на море и на суше не одинаковая. Ночью на море теплей, чем на суше, и зимой на море теплей, чем на суше. А вот днём и летом на суше теплее, а в море холоднее. Вот ветры и дуют туда, где тепло, во всяком случае, теплей, чем там, откуда они дуют.

Да разве только ветры тянет туда, где теплей? Нас тоже тянет туда, где нас встречают тепло и ласково, а если нас встретят холодно, то нас потянет оттуда в другие места. И мы полетим, как ветер, помчимся, как ветер, — туда, где нас встречают тепло, оттуда, где к нам относятся холодно.

Давай поедем с тобой на Солнце.

Ты, конечно, понимаешь: по-настоящему поехать на Солнце нельзя. Мы только представим себе, что поехали.

Мы садимся в поезд. В скорый поезд, который проходит чуть ли не сто километров в час.

Дежурный по станции дал свисток, махнул флажком — поехали…

И вот мы едем.

Едем, едем…

Едем, едем, едем…

Мы едем уже сто лет, а проехали только половину дороги.

И солнечный лучик в окне вагона смеется:

— Располагайтесь удобней, запаситесь терпением: вам ехать ещё сто лет.

Нет, поезд нам не подходит.

Лучше сесть в самолёт.

В такой самолёт, который пролетает в час тысячу километров.

Сели.

Дежурный скомандовал взлёт.

Самолёт поднимается в небо, и мы летим…

Летим, летим…

Летим, летим, летим…

Мы летим уже десять лет, а пролетели только половину дороги.

И солнечный лучик в иллюминаторе смеётся:

— Летите, летите! Авось ещё через десять лет долетите. От Земли до Солнца лёту не меньше двадцати лет.

Пожалуй, лучше лететь в ракете. В самой быстрой ракете.

Садимся в ракету. Пуск!

И вот уже мы мчимся с космической скоростью.

Мчимся, мчимся…

Мчимся, мчимся, мчимся…

И солнечный лучик смеётся в иллюминаторе:

— Уж три месяца мчитесь. И ещё вам мчаться три месяца.

Почему он всё время смеётся, этот солнечный лучик?

Потому что всё это расстояние он пробегает за восемь минут.

От Солнца до Земли — за восемь минут!

А ведь расстояние от Солнца до Земли в точности такое, как от Земли до Солнца…

Было время, когда на Земле не было земли — ну-ка, попробуй разгадать эту загадку!

Загадка просто разгадывается. Дело в том, что Землёй называется и планета, на которой мы живём, и почва, покрывающая нашу планету.

Так вот, на Земле-планете не было почвы-земли, а была планета закована в твёрдый камень.

И плыла планета наша Земля, защищённая, но безжизненная, потому что на голом камне не поживёшь.

Хотя, конечно, камень — защита надёжная.

Но если нет жизни, кого ж тогда защищать?

Хорошо, что камни не вечны. Под действием ветров, дождей и многого другого они постепенно превращались в землю, в ту самую почву, на которой могла пустить корни жизнь. Потому что земля — это очень хорошая почва для жизни.

С тех пор мы и живём. Все мы: люди, птицы, деревья… Мы живём на этой почве, которую называем землёй. Самый маленький комочек земли мы называем, как всю огромную нашу планету.