Иван Багмут - Записки солдата

После обеда он послал меня собирать взвод, рассыпавшийся по улице. В одном доме я напал на гостеприимного и симпатичного майора, который предложил мне чаю. Я отказался, но сел покурить. Завязалась беседа на литературные темы.

Я был очарован культурностью майора, тонкими остротами и той особой простотой, которая свойственна лишь недюжинным натурам. Его лицо показалось мне очень знакомым, но где я его видел — вспомнить не мог.

Вдруг распахнулась дверь, и вошел наш старший лейтенант. Увидав майора, он было отступил, но тотчас спохватился, поздоровался и приказал мне немедленно идти во взвод.

Я остановился на половине фразы, пожал руку майору и шутя сказал:

— Есть ли в мире более горькая команда, чем «Выходи строиться!»?

— A la guerre comm a la guerre, [1] На войне как на войне (франц.). — ответил майор и, еще раз пожав мне руку, добавил: — На следующем привале обязательно заходите.

На улице я спросил старшего лейтенанта — кто этот майор?

Он удивленно поглядел на меня:

— Разве вы не знаете? Это же комиссар полка!

Я тотчас вспомнил, где встречался с майором, и молча встал в строй.

Взвод присоединился к колонне, и тысячи ног втаптывали в снег листовки с портретом «унзер фюрер», брошюры о новом порядке, военное снаряжение и молитвенники на венгерском и итальянском языках.

В конце села трупы в зеленоватых шинелях стали попадаться чаще. Один лежал прямо на дороге: его занесло снегом, а ночью, верно, по нему прошли танки, обозы и пехота, так что теперь на обочине виднелась одна лишь рыжеусая голова.

— Ну, как тебе нравится у нас? — спросил я.

Ребята отозвались мрачным смехом. Да, это он, этот рыжеусый, сжег наши села и города, он разрушил наши фабрики и заводы, он убил наших братьев и сестер, он заставил нас оторваться от мирного труда и месить снег на бесконечных степных просторах. Лежи же теперь на тракте, и пусть тебя топчут солдатские ноги.

Наш взвод шел за взводом конной разведки. У них была чудесная пароконная подвода. Старшина конной разведки относился ко мне с уважением и разрешил сесть в сани. Усталый, я быстро уснул, но вскоре проснулся от холода. Старшина спал, а ездовой предложил мне вылезти из саней:

— Коням тяжело.

Я встал и присоединился ко взводу.

Уже вечерело. Начиналась вьюга. Снег залеплял глаза, быстро стемнело. Мы шли вслепую, натыкаясь на передних. В голове колонны происходили какие-то заминки — полк часто останавливался. Мы мерзли, нервничали.

Во второй половине ночи метель поутихла. Нам повезло: мы вышли в голову колонны, поймали пустые сани, запряженные мулом. На конечный пункт нашего маршрута мы прибыли первыми и уговорили охрану продовольственного склада дать нам бочку масла и три пудовые банки варенья. Квартира досталась нам просторная, с приветливой хозяйкой и горящей печью. Мы отогрелись, позавтракали и засветло улеглись спать.

Не успели уснуть, как из штаба вернулся старший лейтенант. Первым его словом была команда: «Подъем!»

Следующую команду подал старшина, и она не была приятнее первой:

— Выходи строиться!

Я зажмурился. Казалось, никакая сила не способна стронуть меня с места. Тогда я вызвал в воображении жесткий звук близко расположенного вражеского пулемета, и ко мне мигом вернулась бодрость. Я вскочил и весело, громко повторил команду:

— Подъ-ем!

Старший лейтенант доброжелательно взглянул на меня, и, хотя после этого я стал переобуваться с тем, чтобы последним выйти из дома, он не сделал мне замечания.

Мы двигались по степям и оврагам, через села и хутора, проходили Низовые, Верховые, Малые, Большие, Новые, Старые Ивановки, Алексеевки, Николаевки, Мариновки и с завистью глядели на ряды домов, из труб которых поднимался дым. Только поздно ночью, до бесчувствия уставшие, мы остановились и узнали, что будем стоять здесь дня три, ибо в соседнем селе немцы.

Я лег на солому и задремал. Меня разбудил командир отделения: взвод назначен в полковой наряд.

Я вышел из дома, посреди двора стоял наш мул и ел с розвальней сено.

Это был худой, недоверчивый, злой, но очень работящий мул. Он тащил сани, даже если на них усаживалось десять человек, и тащил с упорством прямо-таки удивительным. Если же сани были пустыми, его невозможно было стронуть с места. Я понимал, что тянет он лишь затем, чтобы сделать наперекор, назло. Злость у него выпирала не только из глаз, а, казалось, даже из его острых ребер.

Я тоже был зол — после длинного марша меня поставили охранять штаб полка. Возмущал не сам факт несвоевременного наряда, а то, что это совсем не дело разведки. Для охраны есть комендантский взвод! Я был зол на комендантский взвод и называл их про себя лодырями и сукиными сынами; я представлял, как сейчас они сидят в теплом доме, и срывал злость на тех, кто приходил в штаб. Я грозно останавливал всех за двадцать шагов, всякий раз направлял автомат, грозился стрелять и непрестанно вызывал оперативного дежурного. Наконец один лейтенант пожаловался на меня начальнику штаба, но тот приказал записать мне благодарность за точное выполнение устава. От этого я стал мягче, и обида на комендантский взвод улеглась.

Когда я сменялся, из штаба вышел заместитель командира полка по политчасти, я приветствовал его по всем правилам военной дисциплины. Он узнал меня, и мы пошли рядом.

— А ведь мы с вами познакомились еще раньше, чем я думал, — сказал я.

— Мы встречались? — заинтересовался майор.

— Да. Но во время первой встречи я смотрел в землю и ни разу не взглянул вам в лицо. Помните Россошь? Вы ехали верхом и нагнали наш взвод.

— А-а-а, — засмеялся комиссар, — как же. Конечно, я должен был отправить вас в трибунал, — задумчиво проговорил он, — но, увидав, как вы бросились вперед, услышав мою команду «Бегом!», решил, что четыре пятиминутных разговора дадут в данном случае больший эффект, чем самый суровый приговор суда.

Утром нас сменили, но выспаться не удалось и днем. Надо было ознакомиться с местностью. Потом обед. Дважды пришлось чистить автомат. Кроме того, в доме я не мог быстро заснуть, как бывало во время марша на коротком привале на снегу.

Вечером старший лейтенант назвал семь фамилий. Мы сдали свои документы, и я сразу почувствовал, как пропала усталость.

Со стороны показалось бы странным, откуда берутся силы у людей, которые две ночи не спали и сутки шли пешком. Но мы солдаты своей Родины.

Старший лейтенант и семеро бойцов сели на подводу. Несчастный мул окинул нас злым взглядом, бегом потащил сани, подавляя какую-то свою ослиную обиду.

Мы выехали из села, миновали хутор, пока никем не занятый, потом вылезли из саней и пошли пешком.

Враг мог подстерегать нас на каждом шагу, и мы пристально всматривались в белое поле, неведомое и молчаливое.