Елена Стукова - Я парень из Питера

Зазвучала фонограмма, которую записали на радио. Мы тоже стали играть. Выражение лиц у всех напряженное: боимся не попасть в фонограмму. У меня от волнения даже живот заболел.

Подошла очередь моего соло. Все замолчали. Я встал и стал играть соло, напряжение спало. Вдруг смотрю – Алешка Ручкин тоже встал и нажимает на кнопки трубы, а камера снимает его!

Я глазами показал Владимиру Романовичу. Все во мне кипело! Владимир Романович, дирижируя палочкой, строго посмотрел на Алешу Ручкина, и он прекратил нажимать на кнопочки. Но поздно – мое соло кончилось.

Когда нас записали, я положил трубу в футлярчик, подошел к Ручкину и врезал ему. Мне было очень обидно, ведь я так старался, а он ничего не играл, только нажимал на кнопки, а его тоже сняли. Владимир Романович нас разнял, отвел Ручкина в сторону и говорит ему:

– Не поработав, славы все равно не получишь! А из оркестра я тебя выгоняю на один месяц. Подумай.

По телевизору нас все-таки показали в музыкальной передаче. Я позвонил всем своим, всем-всем-всем.

И они смотрели и слушали наш оркестр, несмотря на премьеру фильма, который шел по первой программе. А так как Алеша Ручкин выше меня, то многие знакомые и родственники, которые меня давно не видели, звонили и удивлялись:

– Как ты повзрослел.

А мой лучший друг Женька спросил:

– Ты, Костяк, зачем волосы-то покрасил в рыжий цвет?

Наш класс дежурит.

– Дежурить по школе, – внушал нам классный руководитель Виктор Борисович, – это ответственная работа. Многие ребята на переменках так бегают, что даже голову теряют.

Мы засмеялись. И правда, когда мы играли как-то раз на переменке в пятнашки, Мишка Загоруйко разбежался так сильно, что вовремя не смог остановиться и врезался в стенку головой. Потом его неделю в школе не было, ему даже рентген в больнице делали, но все обошлось. Вот как бывает.

А моя мама как-то пришла в школу во время перемены, так она потом сказала, что мы в школе на головах ходим.

Виктор Борисович разделил нас по парам, кто с кем дружит (а я дружу с Женькой), дал красные повязки на рукава и сказал, чтобы мы немного по-раньше пришли в школу.

Назавтра мы с Женькой пришли без пятнадцати девять и встали между вторым и третьим этажами. Смотрим, значит, чтобы никто по лестнице не бегал. Лестница у нас в школе крутая, здание старинное – раньше здесь была женская гимназия, вот и лестницы остались такие, а перила с узорами. Красиво!

Звонок на урок. Мы идем в класс. После урока – на переменку, опять дежурим.

– Мы хозяева школы, – гордо сказал Женька.

И правда. Мы отвечаем за порядок в школе, значит, мы хозяева и есть, а как же без хозяина. Без хозяина пропадешь – анархия будет сплошная, кто куда.

Я вижу: бежит первоклашка, я ему говорю:

– Стой, бегать нельзя. Упадешь, разобьешься.

Он слушается, идет спокойно. Смотрю, с третьего этажа по перилам резво съезжает по виду вроде девятиклассник. Я так вежливо его дальше не пропускаю, говорю:

– Нельзя ездить по перилам – упадешь.

А он мне:

– Отвали, шмакодявка! Ты – меня – учить?!

И – на меня.

Тут Женька подбегает:

– Он не шмакодявка! Костя – дежурный. Вот представь: ты будешь тоже дежурить, а по перилам поедет десятиклассник или одиннадцатиклассник, к примеру. Ты его остановишь?

– Ну, – соглашается девятиклассник.

– Вот и мы тоже заботимся о твоем здоровье.

Девятиклассник нехотя слезает с перил. Если бы он не слез, то мы позвали бы других ребят и справились бы, конечно, но лучше убеждением. Так мы и дежурили.

На следующей переменке мы только встали, смотрю: руки в брюки, бежит какой-то десятиклассник, нет, даже одиннадцатиклассник, в сером костюме. Я его со спины видел. И так быстро бежит, аж через три ступеньки перепрыгивает.

Думаю, вдруг сорвется – убьется ведь. Ну я и крикнул ему строго:

– Постой! Ты куда бежишь? Бегать нельзя. Лестница ведь крутая.

Он вдруг остановился, повернулся ко мне. И – о господи! – это оказался… наш учитель по географии и одновременно директор Сан Саныч. Посмотрел на меня, вынул руки из карманов и пошел тише.

Женька как узнал, сразу выдал:

– Вляпался ты. Теперь жди двойки по географии.

У меня даже настроение упало. География у нас была на следующий день. Я весь вечер сидел, телик не смотрел, только чуть-чуть «Друзей», всю географию выучил. Им там в Америке хорошо, тепло. А у нас на дворе минус двадцать, и у меня двойка наклевывается.

Так выучил географию, ну думаю, не подцепишься. Даже к маме пришел:

– Проверь меня, ма.

Мама проверила и говорит:

– Ты у меня, Котофей (это она меня всегда так ласково называет), прямо Миклухо-Маклай.

На следующий день на уроке географии я сидел ни жив ни мертв. Но смотрю, всех вызвали уже, даже Женьку. Женька получил четверку и очень довольный, улыбающийся, сел за парту.

– Не дрейфь, – говорит он мне, – раз мне четвёрку поставил, значит, он на тебя не сердится, ведь я с тобой дежурил – он видел. Мы с тобой как бы сообщники.

Я даже повеселел. А перед звонком Сан Саныч сказал:

– Ребята, минуточку! Я знаю, ваш класс дежурный. Вы очень хорошо дежурите, особенно Костя. Бегать по лестницам никому не безопасно, как детям, так и взрослым. Все одинаково должны беречься и соблюдать правила поведения.

Ребята с недоумением посмотрели на меня, а потом я им все рассказал. Они долго смеялись, а Женька гордился:

– Перед законом все равны.

Наша джаз-банда, как мы ее называем, начиналась… ну, конечно, с «Серенады солнечной долины» Глена Миллера – па-барам-бам – с классики.

Наш руководитель Владимир Романович – заводной мужик, сразу видно – это его дело. Стоит с палочкой, а все его туловище, руки, ноги такт отбивают. Саксофонисты впереди сидят, трубачи стоят.

Я играю первую трубу. Рядом стоит Саша. Он выше меня, и мы оба претендуем на соло. Соло играть ответственно. Не дай бог собьешься – весь оркестр подведешь. Зато все аплодисменты твои. За соло мы соревнуемся. Нам раздают ноты. Кто лучше сыграет – того и соло.

Но иногда бывает по-другому: Саша вытянется весь, под метр девяносто получится, выпятит грудь и станет, как великан, и скажет басисто (он уже в десятом классе):

– Костя, чье соло?

И тут сразу понятно – чье соло. Что мои метр шестьдесят в сравнении с ним?! Но я тоже весь вытягиваюсь и кричу что есть мочи:

– Мое!

Тогда Саша так, чтобы никто не видел, показывает мне увесистый кулак. Но я делаю вид, что не обращаю внимания: «Тьфу на вас!» Впрочем, Саша парень ничего. Он просто поздно начал играть на трубе и, естественно, как каждый мужчина, хочет быть первым, но быть первым всегда нелегко.

Наш джаз-оркестр выступал и на кондитерской фабрике (нам надавали конфет по килограмму, тогда моя мама гордо сказала: «Добытчик!»), и во дворце Кшесинской, и в клубах, и даже в джаз-филармоник-холле Давида Голощекина. Но вот Владимир Романович объявил: