Елена Стукова - Я парень из Питера

На следующем занятии мы с Женькой опять получили по пятерке. Все только удивлялись. А Машка Круглова, наша отличница, сказала, что мы с Женькой очень способные, только ленивые. Лень, видите ли, раньше нас родилась. Тогда Женька сказал, что, когда он будет знаменитым математиком, он вспомнит о ее словах в мемуарах.

Все шло как нельзя лучше. У нас с Женькой было столько пятерок, что хватило бы на троих или даже на четверых.

И вот однажды, когда прозвенел звонок на перемену Сергей Алексеевич сказал:

– Костя и Женя, а вас я попрошу остаться.

Мы с Женькой сразу вздрогнули, вспомнив эти самые зловещие слова Мюллера, обращенные к Штирлицу, из «Семнадцати мгновений весны».

– Вот что, ребята, – начал издалека Божий Одуванчик, – вы так хорошо решаете задачки, что я решил послать вас на математическую олимпиаду защищать честь школы.

Из кабинета математики мы вышли такие грустные, как будто нам поставили по двойке.

– Что будем делать? – говорю я.

– Надо идти сдаваться, – вздохнул Женька, – чистосердечное признание облегчит нашу участь.

Мы же на олимпиаде ничего не решим…

И мы вернулись обратно. Осторожно заглянули в кабинет математики.

– Заходите, заходите, – пригласил нас Сергей Алексеевич, как будто ждал. – Я так и думал, что вы придете.

Мы с Женькой переглянулись.

– Я во время войны был полковым разведчиком – чего только не пришлось мне повидать!

– Так вы, наверное, уже догадались, – начал было я, но Женька больно наступил мне на ногу.

– Конечно, догадался. – Сергей Алексеевич хитро улыбнулся. – Опыт разведчика. Я вам ваши пятерки не в журнал ставил, а в отдельную тетрадочку. Но что важно, вы ведь, когда задачки списанные у доски объясняли, кое-что понимали, поэтому напрасно хитрость ваша не пропала. Но контрольную вам придется написать. Вам, ребята, надо заниматься каждый день, и толк из вас будет, вы ведь способные.

– Конечно, мы способные, – поддакнул Женька, – еще какие способные, нам с Костей только позаниматься, и мы с ним будем знаменитыми математиками, как Бойль-Мариотт.

– Ну и балда ты, Женька, ведь Бойль и Мариотт – это два разных человека, и не математики они, а физики, открывшие один закон, – поправил я Женьку.

– Но ведь все физические вычисления не обходятся без математики. Без математики никуда, верно? – сказал Женька.

– Да, математика – великая вещь! – я посмотрел на Сергея Алексеевича.

Он улыбнулся и добавил:

– Совершенно верно!

Мне тринадцать только что исполнилось, Рите – пятнадцать. Мы играем дуэт. Она на саксофоне, я на своей трубе. У нас хорошо получается – так говорит наш преподаватель Владимир Романович. Девушки, играющие на саксофоне, – редкость, разве что в фильме увидишь «В джазе только девушки», и то он старинный. Но у Риты здорово получается. Я у нее как-то спросил:

– Рита, а почему именно саксофон, ведь девушки в нашей музыкальной школе играют в основном на фортепиано, флейте, скрипке, арфе, а здесь саксофон?

Она коротко ответила:

– Нравится.

И все стало понятно.

Рита выше меня на голову, в этом вся беда. Я даже когда играю, на цыпочки чуть-чуть встаю, чтобы быть вровень, но ничего не получается. Рита это как-то раз увидела и говорит:

– Ничего, вырастешь скоро, и уже я тебе буду по плечо.

И смеется. Смех у нее заливистый, а улыбка… Рита часто звонит мне домой, спрашивает, что задано по сольфеджио. Она пропускает сольфеджио, говорит, что у нее тренировка совпадает по времени. Знаем мы эти девчачьи тренировки – аэробика там какая-нибудь, или шейпинг, или художественная гимнастика, ну чтобы фигурка была что надо. Когда она звонит, моя мама хитро улыбается и говорит:

– Костя, тебя, по-моему, Рита.

А я закрываю дверь, чтобы родители не подслушивали. Родителям Рита тоже нравится, они ее увидели на концерте в музыкальной школе, и папа сказал:

– Мне бы сбросить лет эдак двадцать.

Но мама тут же ему возразила:

– Лучше не сбрасывай.

Однажды я пригласил Риту погулять, она согласилась. Вот так просто сказала: «Пойдем». И мы пошли гулять по Неве, зашли в Летний сад, покормили лебедей в пруду, посидели на скамеечке и съели по «Сникерсу». Часа три гуляли.

Было еще по-осеннему тепло, листья кружились и падали, мы держались за руки, и нам было хорошо.

На следующий день мы опять встретились в музыкальной школе и играли дуэт. А Владимир Романович вдруг и говорит:

– Ваши инструменты как будто созданы друг для друга – саксофон и труба.

А потом я опять провожал Риту после музыкальной школы домой. Я нес и свою трубу, и ее саксофон. Мы вошли в ее парадную, я отдал ей саксофон, хотел на прощание сказать тихо: «До свидания», как вдруг неожиданно откуда-то передо мной возник парень лет семнадцати и сказал:

– Эй ты, убирайся, эта девушка не для тебя!

И толкнул меня.

Но я удержался. Положил инструмент и хотел было врезать ему, но тут из-за моей спины выскочил другой парень, наверное, его дружок, и ударил меня в живот. Больно. Я упал. Эх, если бы я был Шварценеггером, или Чаком Норрисом, или Джеки Чаном, я бы их всех перебросил через себя. Вот так! И вот так! Или применил бы какой-нибудь приемчик. Но я не каратист и не дзюдоист. И перебросить не сумел. Но тут моя Рита встала в классическую стойку тейквондо и крикнула:

– Пошли отсюда!

Провела один приемчик, который я видел в детективном фильме, другой, и парни через три секунды, нет, наверное, даже меньше, уже лежали.

А в следующий момент улепетывали, и догнать их было невозможно.

А Рита повернулась ко мне, взяла свой инструмент и спросила тихо:

– С тобой все в порядке?

– В порядке, – буркнул я, поднимаясь.

Она посмотрела на меня:

– Ну тогда до свиданья.

И ушла.

На следующий день я пошел и записался в секцию тейквондо – три раза в неделю. И теперь уже я звоню Рите по телефону и спрашиваю, что задано по сольфеджио, так как у меня тренировка совпадает по времени, а Рита уже прошла полный курс занятий (а я-то думал, что у нее аэробика). Надо уметь защищаться, потому что когда ты играешь соло, то отвечаешь только за себя, а когда дуэт, то и за другого человека.

Я небольшого роста, прямо скажу – совсем небольшого для своего седьмого класса. Хоть и мускулы у меня есть – это я отжимаюсь от пола каждый день, а рост небольшой. Пришел ко мне как-то в гости мой двоюродный брат Павлик, он высоченный – во! – и говорит:

– Я когда в детстве был маленьким, то баскетболом занимался, вот и вытянулся. Ведь отчего жираф такой длинный? Просто он тянулся-тянулся к листочкам, которые повыше, потому что пониже уже съедены были, вот и вытянулся. А ты будешь тянуться к баскетбольной корзине, чтобы мяч забить, и тоже вытянешься.