Надежда Сапронова - Савкино детство [Журнальный вариант]

И точно: за столом Савке казалось, что он наелся по самое горло, даже дышать было трудно. А слез с лавки, стал стоймя - полегчало! Побежал для пробы - совсем хорошо! И тогда, крикнув остальным ребятам: «Айда к телушке!», - Савка бросился вон из избы, накрещивая себя на бегу мелкими крестиками - таких больше получалось - и стараясь, чтобы бабушка их видела. Но сегодня та против обыкновения рассеянна и не замечает савкиных хитростей.

Кресты эти - просительные до еды и благодарственные после - были одной из неприятностей савкиной жизни. Савка никак не мог уяснить себе их необходимость и постоянно о них позабывал, так как не видел никакой связи между богом и едой: рожь сеял отец, а не бог и не на небе, а в поле. Картошку сажали бабка и старшие ребята на огороде. Убирали опять сами. При чём тут бог? Когда среди зимы кончается свой хлеб, то отец и другие бедняки тащатся с санками не к богу за хлебом, а к кулакам. Те дадут мешок, а в новину отдавай два или работай «за одолжение» чуть ли не всё лето.

А после одного случая в савкиной жизни бог и вовсе вышел у него из доверия.

Так было дело…

Ушёл отец зимой хлеб добывать. Как всегда, в доме - хлеба ни куска. Одна картошка. А бабка взяла да и заболела… Лежит пластом, ребят не узнаёт, по ночам лопочет невесть что!… Печка не топлена, есть нечего, ребята плачут с тоски и с голоду. И решил тогда Савка свести свои счёты с богом: много савкиных крестов накопилось, так пускай же за них бог хоть бабку поднимет с постели!… И принялся Савка молить об этом бога. Сколько он новых крестов накрестил, да не чета нынешним, а настоящих: с толком, с чувством, вдавливая пальцы в лоб!… Сколько хороших слов богу наговорил, все коленки поклонами отстукал, а бабка не встала… И хлеба ни корочки с неба не свалилось. Так бы и померли они либо замерзли, кабы не соседка Анисья. Узнала про их беду - хлеба добыла и печку топила каждый день, пока отец не пришёл. А бабка только к весне встала… Совсем пропали было.

Обиделся тогда Савка на бога. И теперь он крестится только для бабки, чтоб по затылку не щёлкала…

Но сегодня бабушка ничего не замечает, не провожает внуков обычными упрёками в недостатке благодарности к богу. Не суетится, не стучит рогачами.

Молча стоит она в опустевшей избе возле

неубранного стола и думает… Вспоминает ли она свою первую работу у хозяев? Или думает о будущей, только что начавшейся работе своего внука? Кто знает! «Молод, не надорвать бы», - предостерегающе говорит ей измождённый вид внука. «А как же иначе?» - говорит нужда. А бог молчит. Его хата с краю во всех бабкиных переживаниях. Нет от него беднякам поддержки, да и впредь не предвидится, как видно.

Тяжело вздыхает старая бабушкина грудь, и привычный крест ложится на неё вяло, мимоходом - тем же взмахом руки, что стирает скупые слёзы с глаз.

Следующий день был уже будничным. После завтрака отец и Петька стали собираться на работу: крыть крышу соседу. Савка живо оделся и стал у дверей с явным намерением идти с ними.

Вздохнула бабка, потупился отец. «Отдохнуть бы ему после такого лета», - подумал каждый, но вслух не сказали ни слова.

Едоков-то десять, а земельный надел - на четыре «души» 1. [ 1Царское правительство давало наделы только на «души мужского пола», и притом наделы были такие маленькие, что их еле хватало для прокормления одной «души».] Значит, шестеро женских «душ» в семье самим законом обрекались на голодание, если семья не подработает добавочного хлеба у людей. А сейчас ещё телушка… О ней сердце болит больше всего.

Бабушка молча отыскала поясок и подпоясала Савку. Одёрнула кацавейку. Поправила шапку. Савка понял это молчаливое согласие и сразу оживился.

- Бабушка! А я старую-то солому с крыши на огород перетаскаю, если хозяин отдаст: телушке на подстилку годится! Бабушка! А я тебе…

- Ладно, ладно! - перебила бабка. - Иди уж… работник!

…Наступили трудные дни. Руки, ноги, спина не успевали за ночь отдохнуть, а с утра опять молотьба, возка снопов, кладка омётов… Возили лес, крыли крыши, копали погреба. Да мало ли на что годились работящие крестьянские руки!

И всё-таки дни мелькали, как воробьи на току. Никто их не считал. Только Петька, украдкой поглядывая на школу, соображал, сколько ребята пройдут без него, как догонять пройденное. Правда, сельские школы начинали занятия позже городских: по окончании уборки урожая, учитывая нужду в детских руках в хозяйстве. Но и при такой отсрочке далеко не все ребята являлись в срок: кто работал «на людей», опаздывал. По явке ребят можно было судить и о степени обеспеченности семьи. Петька всегда являлся одним из последних, а в этом году, верно, будет самым последним…

Наконец надобность в его детских руках миновала, и можно было подумать о школе.

Однажды за ужином отец сказал:

- Ну, Петька, шабаш работе! Завтра пойдёшь в школу.

Петька поперхнулся от радости… Плохо спал ночь и утром чуть свет, счастливый, полетел в школу, как на крыльях.

Савка побежал за ним вслед, проводить. А может, удастся и в окошко поглядеть, когда учитель станет к окну спиной.

Савка не смел и мечтать об ученье, пока учится Петька: двоим-то разве можно из хозяйства уходить? Отец и зимой ходит по людям, сестры в няньках, дома одна мелкота. А теперь ещё и телушка!… Где же бабке управиться?

Из школы Петька вернулся не такой весёлый, как ушёл… По арифметике многого но понял, хотя учитель говорил ясно и просто, как всегда, и остальные ребята отлично его понимали. Диктант написал с ошибками… Здорово отстал, значит…

А тут и ещё беда: встретил его учитель ласково, как всегда, но сам-то был уже не прежний, не весёлый, как в прошлые годы. Кашляет и говорить стал, задыхаясь.

Петька ждал, что оставит его учитель после уроков и начнёт подгонять с ним пройденное, как в прошлые годы. Но учитель еле довёл урок до конца: трясло его. Отпустил всех домой, а Петьку на минуту задержал за плечо и сказал, глядя ему в лицо с виноватой улыбкой: «Ты, Пётр, позанимайся сегодня дома, сам, без меня: нездоров я… Ребят поспрошай, сам подумай, малый ты мозговитый», - и, закашлявшись, ушёл за свою перегородку…

И вот теперь, наскоро пообедав, Петька уселся к окну готовить уроки. Прежде всего открыл задачник: Петька больше всего любил арифметику и с наслаждением занимался задачами. Бывало, с увлечением спорит сам с собой, если в чём сомневается, а докопавшись до сути, говорит с торжеством: «Ну вот: я тебе говорил, что решу!»

Но сегодня Петька молча и хмуро смотрит в задачник. В десятый раз читает условие задачи и ничего не понимает. Слова-то, конечно, понятные, знакомые: купили, продали, коровы, овцы, - но «души» задачи Петька не понимает. Пробует механически применить знакомые действия - получается чепуха: корова продаётся дешевле овцы и каждый раз по новой цене.