Надежда Сапронова - Савкино детство [Журнальный вариант]

Петька уже не борется с задачей весело, как с добрым другом, а бьётся изо всех сил, как с злейшим врагом… И не может одолеть! Задача ускользает от Петьки, чужая, непонятная.

Петька угнетён…

Савка отлично понимает его состояние. Он колет лучину и искоса наблюдает за братом, но помочь ничем не может. Тогда он решается на крайнюю меру:

- Айда к телушке! А завтра ещё учителя послушаешь - и решишь!

Петька рад предложению… Напряжение разряжено…

Через неделю Петька входит в школьную колею, дружба с задачником восстанавливается.

Савкины дела хуже… Если бы кто знал, как ему хочется учиться! Как манят его к себе книги! Савка много раз пытался понять: каким способом книга говорит Петьке такие умные и интересные вещи? Заглядывал в книгу через петькино плечо, раз даже вынул книгу украдкой из сумки, но ничего, кроме крючков и кружков, не увидал.

Савка надеялся, что когда-нибудь книга заговорит и для него. Но пока что книга молчала…

Бабушка редко намечала себе цели, выходящие за пределы её ежедневных домашних дел. Но раз наметив, шла к избранной цели неуклонно, как бы труден ни был путь. Ещё в тот день, когда привели телушку, она надумала что-то и в последующий месяц упорно к чему-то готовилась, не говоря о том никому ни слова. Начала она с пересмотра старья, на каком спали за неимением постельных принадлежностей. Вырезала из каждого «обноска» более или менее крепкие места. Что-то кроила, шила. Закончив, долго беседовала о чём-то с отцом, когда ребята спали.

Утром Савка «ковырял» себе лапти. Апроська чистила с бабкой картошку. Отец, как всегда, задал телушке корму, принёс бабке воды, потом вдруг стал переодеваться в «праздничное»: старую, но чистую поддёвку, чистые обмотки и новые чуни… Ребята смотрели во все глаза: что дальше будет? Когда же отец попросил гребёнку и стал расчёсывать свои от бани до бани не чёсанные волосы, ребята застыли в изумлении и убедились окончательно, что что-то должно произойти.

И произошло! Отец сказал:

- Так я, мать, пошёл!

- Иди! Договаривайся! - ответила бабка. Екнуло савкино сердчишко при этих словах. Заныли все летние болячки, зачесались пятки. Почему так рано? Зима ведь! Но он и виду не подал, что испугался. Не спросил: «С кем договариваться?» Только шмыгнул носом, по обыкновению. А когда отец вышел за дверь, втихомолку выскочил за ним следом: куда отец пойдёт?

А отец ушёл напрямик, через выгон… прямо к школе… К школе! Затрепетало савкино сердце, запрыгало! Заплясали босые ноги по осенней поздней грязи, пулей влетел он в избу. Бабка, улыбаясь, подманила молчком к себе (по лицу увидела, что догадался) и надела «обновку». Штаны были широки, пиджак длинен и из разных кусков, но всё тёплое и сшито крепко.

«Вот только онучей нет», - подумал Савка, и затихшая было ненависть к кулаку вспыхнула с новой силой… Но радость пересилила.

А бабушка уже подавала ему холщовую сумку, заботливо сшитую для его будущих учебников, отцовскую шапку и новые портянки.

- Бабушка! А у меня и лапти новые! - ликовал Савка. - Я их уже доплёл… Только верёвочки привязать!

Бабка ещё вчера выкупала внука - а ему и невдомёк было, к чему! - и сейчас, одевши его в «обновы», любовалась будущим школьником.

Савка вертелся, как юла, метался по избе за различными принадлежностями своего костюма, опасаясь опоздать к приходу отца. Но вот сборы кончены… Савка чувствует себя таким нарядным, что ему даже совестно перед Пашкой: у того штаны худые-худые… Ему становится жаль Пашку, но он тотчас же находит выход.

- А я, как из школы-то приду, так и буду ему штаны давать, пущай носит на здоровье!

Тут он представляет себе маленького Пашку в длинных, волочащихся по полу штанах и заливается смехом…

В это время входит отец. По лицу его видно, что всё в порядке.

- Э-э! Да ты, Савка, готов уже?! Ну, пойдём, коли так: велел приводить, - весело сказал отец.

Радость, возбуждение, опрятная одежда помолодили его, и из хаты сейчас вышли два «добрых молодца», как сказал бы знаток сказок Петька.

На бугре показывается школа.

Савка начинает дрожать мелкой дрожью и прижимается к отцу, не отводя от школы расширенных глаз… Подходят к школе как раз во-время: там начинается перемена.

Переступают порог…

Савка настолько потрясён, что не отвечает на приветствие учителя, не замечает сдержанных смешков ребят, смеющихся над его растерянностью. Прячется за отцовскую спину.

- Ну, Сапронов-второй, - шутливо говорит учитель («первый-то - Петька», - соображает Савка), - садись вот тут: здесь твой класс, - и показывает на угол, где больше всего ребят. - А вот здесь ты будешь сидеть в будущем году, коли не заленишься: здесь второй класс. А вот здесь ты сядешь на третий год, если твоему отцу не заблагорассудится взять тебя из второго класса.

Учитель весел: он сегодня относительно здоров и, кроме того, всегда очень рад приходу нового ученика.

Перемена кончена.

Отец кланяется последними низкими поклонами и уходит.

Савка остаётся один…

Громадная комната поражает его своими размерами. Он никогда таких не видал. И если бы не тяжкий «дух», состоящий из кислого запаха непросыхающих овчин, заношенных портянок, ребячьих «невежеств» и дыхания полутораста человек, комната показалась бы Савке сказочным дворцом.

В комнате тремя отдельными массивами располагались парты, ученики сидели тесно, бок о бок. Парты многоместные, на каждой от пяти до десяти р.ебят. Неудобно выходить к доске, ну да обычно этого и не требуется: у каждого своя маленькая грифельная доска. Тетради только у старших, остальным не полагается.

Одна группа парт отделена от другой широким проходом: это граница между отдельными владениями. Каждой группой парт владеет отдельный класс.

Группа первоклассников, в которой сидит Савка, самая многочисленная - человек восемьдесят или больше. Второклассников значительно меньше. «Читать выучился - и хватит», - рассуждают родители и по окончании первого класса берут ребёнка из школы для помощи по хозяйству.

Но половина всё же остаётся продолжать образование ещё год. Дальше уж редко кто может позволить себе такую роскошь. Учащийся ребёнок - дома не помощник, а хлеба ему дай! Не вытягивает хозяйство десятилетнего иждивенца, и образование кончается. «Слава тебе, господи, два года мальчишку проучили, грамотей он у нас. Любую вывеску прочтёт». А о девчонках и не горевали, что не учатся… К чему им это? Умела бы в поле работать, прясть, ткать, а вывесок читать ей не придётся: во всей деревне одна лавчонка, да и та без вывески. И в последний класс попадало лишь пятнадцать - двадцать ребят.