Коллектив авторов - Литература (Русская литература XIX века). 10 класс. Часть 2

Народ, о благе которого с таким жаром толковала мыслящая часть общества, тем не менее оставался для нее неразгаданным сфинксом. Дистанция между крестьянством и дворянами была огромная.

Разумеется, попытки преодолеть или хотя бы сократить ее уже предпринимались. Примеры тому вам хорошо известны. «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева указывало на то, что крестьянство страждет, что оно раздавлено несвободой и произволом помещиков. Но «Путешествие…» скорее было описанием крестьянских тягот и бед, чем облика, лица самого крестьянина. «Бедная Лиза» H. М. Карамзина напоминала читателю о равенстве всех людей перед лицом чувства, о том, что глубоко и сильно чувствовать могут и простые крестьянки. В свое время это было открытием, но к середине XIX века превратилось в очевидность.

Еще один шаг по преодолению бездны между дворянами и простым людом сделали романтики. Вы знаете, что именно они начали записывать народные песни, сказки, обычаи. Но, во-первых, песни и сказки обнажали лишь одну, парадную сторону крестьянского бытия, во-вторых, романтики смотрели на народную культуру словно бы в лупу, как на любопытный объект изучения, как на экзотику. В крестьянине желали видеть образец для подражания. «Естественный человек», дитя природы, обладал в романтической системе ценностей гораздо более гармоничным и цельным мировоззрением, чем измученный раздумьями «человек цивилизации». К середине XIX века крестьянский мир по-прежнему оставался областью закрытой.

Тургенев открывал перед взором читателя целую неведомую страну со своими законами, языком, идеалами, но что еще удивительнее, страну, населенную людьми. Не крестьяне – «тоже люди», как это было у Радищева и Карамзина, не крестьяне – «лучше нас», как это было у романтиков, а еще проще, еще человечнее: крестьяне – люди. Крестьянин – человек. Судя по успеху рассказов, эта для нас уже тривиальная истина оглушила современников Тургенева.

В первом рассказе цикла «Хорь и Калиныч» дано два крестьянских портрета – приземистого, плечистого Хоря и длинного, худого Калиныча. В отличие от Хоря, скопившего капитал, отца большого и послушного ему семейства, Калиныч безбытен, бездетен, хозяйства у него нет. Хорь крепко стоит на ногах, хорошо ориентируется в действительности, ладит с барином, жадно интересуется жизнью за границей. Последняя деталь – укол Тургенева славянофилам. В пику своим идеологическим противникам писатель желал подчеркнуть – русский человек «мало занимается своим прошедшим и смело глядит вперед».

Калиныча трогают только описания заграничной природы, он мечтателен, восторжен, боготворит своего чудаковатого и прижимистого барина (Хорь по его поводу иллюзий не питает), хорошо разбирается в травах, умеет заговаривать кровь, испуг, бешенство, разводит пчел, «рука у него легкая». Различие характеров не мешает крестьянам приятельствовать и не препятствует внутреннему, духовному родству – оба они поют одни песни. В одной из последних сцен рассказа Калиныч играет на балалайке, а Хорь напевает свою любимую песню «Доля ты моя, доля!». Общая песня вдруг объединяет их, таких непохожих. А жалобный смысл ее вносит в портрет Хоря новую краску – и он, несмотря на свою практичность, оказывается не чужд мечтательности, и он, возможно, не так безоблачно благополучен, как могло показаться читателю вначале.

Сверхзадача этого вроде бы незатейливого описания двух крестьян ясна: и в том и в другом – неведомые глубины, в которые стоит заглянуть, которым стоит изумиться.

Вместе с тем тургеневские герои – люди, а не боги. Писатель замечает и их слабости. Прочитайте один из лучших рассказов цикла – «Певцы» . Его герой, Яков-Турка, обладает удивительным даром – поет так, что всем становится «и сладко, и жутко». «Я, признаться, – замечает рассказчик, – редко слыхивал подобный голос: он был слегка разбит и звенел, как надтреснутый; но в нем была и неподдельная глубокая страсть, и молодость, и сила, и сладость, и какая-то увлекательно-беспечная, грустная скорбь… Он пел, и от каждого звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким, словно знакомая степь раскрывалась перед вами, уходя в бесконечную даль».

В устроенном мужиками певческом состязании Яшка легко перепевает своего соперника, поющего мастерски, но без души. Заканчивается соревнование всеобщим разгулом, Яков шумно отмечает свою победу и вскоре становится мертвецки пьян. «С обнаженной грудью сидел он на лавке и, напевая осиплым голосом какую-то плясовую, уличную песню, лениво перебирал и щипал струны гитары. Мокрые волосы клочьями висели над его страшно побледневшим лицом». Тургенев сознательно дает параллель к сцене дневного пения Яшки. Ничего не осталось от былой пронзительности и глубины. Не великий певец перед нами – жалкий, пьяный мужичок. Впрочем, в «Записках охотника» мелькает и другая мысль – мужик пьет с горя (см. рассказ «Однодворец Овсянников»).

Горе, невинные мучения – неотъемлемая составляющая крестьянской жизни в тургеневских рассказах. Его герои поют, шутят, смеются, но гораздо чаще плачут, их жизнь очень трудна, они вынуждены не жить – выживать. Их притесняют, обижают, не дают любить любимых, отдают в солдаты за случайно пролитый шоколад, секут. Постоянное, невидимое страдание разлито во всем их существовании, хотя большинство из них не понимает причины своих несчастий. Сами герои никого не винят. Но виноватый есть, и Тургенев хорошо знает его имя – крепостное право.

И все же сводить «Записки охотника» к антикрепостническому памфлету не стоит. Мы уже убедились, что смысл этих рассказов намного глубже, антикрепостнический пафос растворяется здесь в общечеловеческом, социальные проблемы в вечных. К тому же писатель неоднократно подчеркивает: насколько невытравимо в жизни помещиков растворилось барство, настолько и рабство вошло в плоть и кровь крестьянина. Многие крестьяне с благоговейным трепетом и ностальгией вспоминают времена, когда барин был по-настоящему своеволен и строг, и всякое наказание, принятое из его рук, считают заслуженным и справедливым («Малиновая вода», «Два помещика»).

«Записки охотника» послужили Тургеневу замечательной писательской школой. Описывая крестьян, их отношения и собственные охотничьи путешествия, Тургенев оттачивает два главных своих писательских таланта: психолога и пейзажиста. Уже здесь он учится изображать тонкую игру чувств, прямо не называя их, угадывая их во внешних действиях и жестах (замечательной психологической миниатюрой является, например, рассказ «Свидание»). В «Записках охотника» появляются и чисто тургеневские пейзажи, прописанные с удивительной зоркостью. «Бледно-серое небо светлело, холодело, синело; звезды то мигали слабым светом, то исчезали; отсырела земля, запотели листья, кое-где стали раздаваться живые звуки, голоса…» («Бежин луг»).