Коллектив авторов - Литература (русская литература XX века). 11 класс. Часть 2
- Название:Литература (русская литература XX века). 11 класс. Часть 2
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Array Литагент «Дрофа»
- Год:2014
- Город:Москва
- ISBN:978-5-358-13134-7, 978-5-358-13133-0
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Коллектив авторов - Литература (русская литература XX века). 11 класс. Часть 2 краткое содержание
В каждой главе учащимся предлагаются вопросы для закрепления и повторения учебного материала, задания для самостоятельной работы, темы сочинений и список рекомендуемой литературы.
В комплекте с учебником выпускается двухтомная хрестоматия, составленная из программных произведений, и методическое пособие для учителей.
Литература (русская литература XX века). 11 класс. Часть 2 - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Стихотворения 30-х годов
В 30-е годы поэту, по его словам, «пришлось уже двигаться и бороться в густой толпе персонификаций и аллегорий, в узком пространстве настоящих театральных кулис, на подмостках инсценированной античной драмы», главный сюжет которой – «псевдоантичная театрализация жизни и политики»…
Это происходило в реалиях действительности, современной Мандельштаму, где шла совсем не театральная трагедия, постоянно подпитываемая «неслыханной жаждой взаимного истребления».
Мандельштам, как и его герой, – второй Данте, внутренний разночинец старинной римской крови. Эссе «Разговор о Данте» – трагический автопортрет самого поэта. Скандалы, учиняемые Данте, по Мандельштаму, спровоцированы положением «измученного и изгнанного человека», которому не до этикета и его тонкостей. У Мандельштама, в отличие от Данте, не было Вергилия, не было «посоха» творческой свободы. В атмосфере всепоглощающего страха – «тень, пугающая детей и старух, сама боялась». Мандельштам пытался сохранить свое внутреннее «Я» от расщепления, от несовпадения с самим собой. Такое состояние он назовет «точкой безумия», которая свидетельствовала о кризисности сознания художника, о сомнении его в самих основах подлинной жизни. Но если в «Tristia» страх и кризис сознания были преодолены при помощи классического стиха, сопричастием поэта к цельности прежних не расколотых времен объединенного пространства, то теперь диссонансы обнажаются резче и резче: «Я сам ошибся», «я сбился», «я спутался в счете» («Нашедший подкову»), «А то, что я сейчас говорю, говорю не я…», «Боюсь, лишь тот поймет тебя, / В ком беспомощная улыбка человека, / Который потерял себя…». «Проклятый шов» – знак пограничности, рубежности жизни и смерти.
По-разному называли свой век русские поэты. Чаще всего – железным, как это было у Баратынского, Пушкина и Блока. Мандельштам назвал век волкодавом, уже бросившимся на плечи поэта. Век становится «зверем» :
Век мой, зверь мой,
Кто сумеет заглянуть в твои зрачки…
…………………………………
Мне на плечи бросается век-волкодав,
но не волк я по крови своей…
Все окружающее становится для поэта смертельно-опасным. Широта мандельштамовского пространства порой еще дает ощущение свободы, но она миражна. Его пространство обретает способность сжиматься, доходя до крайнего своего предела, до «точки безумия».
Трагический герой лирики Мандельштама заперт в тесном пространстве. Для него именно простор – тесный и «одышливый», рождающий одышку, здесь нечем дышать и впору задохнуться. Есть страх пространства, его глубины, его протяженности.
Удаленность от страха – пространство прошлых веков. Только там живет надежда на обретение творческого и человеческого покоя.
Но и покой пронизан страхом смерти. Прежняя глубина пространства ускользает, вытесняя поэта в запертый, тесный, точно клетка с певчим щеглом, мир. Ощущение «одышливого простора» нарастает.
Не спасает и город. Город – не убежище и не прибежище, а промежуточное пространство или даже зона бегства. Герой мечется то по улицам Киева-Вия, то по улицам Москвы, где лица людей «венозны» от нехватки кислорода, пытается вырваться из Воронежа: «Пусти меня, отдай меня, Воронеж…»
Пространство стихотворений 30-х годов суживается до размеров комнаты. Но и комната – обманчивое пространство покоя. «…А стены проклятые тонки…» («Квартира тиха, как бумага…»), и даже знак охранной границы покоя – дверь – несет на себе отметины несвободы с ее «кандалами цепочек» («Я вернулся в мой город, знакомый до слез…»).
«Язык пространства, сжатого до точки», – так сформулирует Мандельштам мысль об исчезающем, убывающем пространстве.
Лирический герой стихотворений Мандельштама 30-х годов («Нашедший подкову», «Век мой, зверь мой…», «Грифельная ода», «Полдень в Москве») рожден кризисным временем, обитает в кризисном пространстве, отсюда закономерно возникает и кризис самотождественности. Герой не в состоянии ответить на вопросы о самом себе.
Кто я? Не каменщик прямой,
Не кровельщик, не корабельщик,
Двурушник я, с двойной душой,
Я ночи друг, я дня застрельщик…
Не «каменщик» – более не поэт «Камня», «не корабельщик» – не поэт «Tristia», не плотник Петр Первый, не путешественник за «Золотым руном», но художник с подпольным ночным сознанием, враждующим с дневным, явным и явленным миром.
Время 30-х породило иного Мандельштама, «человека эпохи Москвошвея», в изломанном, плохо скроенном пиджаке («Смотрите, как на мне топорщится пиджак!..»).
В «Стихах о неизвестном солдате» (1937) все черты поэтики Мандельштама сгущены, сконцентрированы, собраны воедино. «Сквозь эфир десятично-означенный…», «свет размолотых в луч скоростей…», «светлой болью и молью нулей» – возникают фантастические картины глобальной катастрофы, невиданной ядерной войны будущего, мировой войны с ее сверхсветовыми скоростями.
Поэтика ассоциаций ведет к Пушкину, Лермонтову, Шекспиру, Наполеону, Байрону. Пушкинский гимн Вальсингама («Пир во время чумы») с его «Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю… Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья…» – переосмыслен.
«И в аравийском урагане» – у Пушкина, «Аравийское месиво, крошево…» – у Мандельштама. «Ураган» Пушкина, даже аравийский, притягателен мощью и бескрайностью. У Мандельштама – он вырождается в «океан без окна», выкачанный воздух, могилу Неизвестного солдата – «воздушную» могилу безымянного Поэта.
В 1937 году Мандельштам пишет «Оду», посвященную Сталину. Герой-жертва словно бы заворожен своим палачом, связан с ним диалогом жертвы и тирана, поэта и властелина, твари и божества, сына и отца. В «Оде» отчетлива двойственность. Налицо «странное скрещение» – «стыда и нежности», «бесчувствия и злости». Нельзя читать «Оду» как уступку совести в попытке прославления вождя. Нужно увидеть стремление поэта извлечь из этой исторической фигуры ее великодушие. Не смерть, но милость и милосердие. Своеобразный урок царям…
Мир Мандельштама был достаточно велик, чтобы его имя бесследно растворилось и исчезло в монолите государственности. Очеловеченное и одухотворенное поэтом пространство, реорганизованное время, в конечном итоге, победили «продуманный распорядок действий».
1. Дайте характеристики трем этапам творческого пути Мандельштама.
2. Определите основные черты поэтики каждого из периодов, обозначив их временно́й диапазон.
3. «Кризисное время» и «кризисное пространство» в творчестве Мандельштама 30-х годов. Подтвердите эти определения анализом выбранных вами стихотворений этого периода.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: