Наталья Кутузова - История философской мысли Беларуси

Все эти диссипативные процессы находили свое отражение в национальном сознании. Мыслители и общественно-политические деятели того времени – Л. Зизаний, М. Смотрицкий, И. Копиевич, Г. Косинский, С. Полоцкий – видели и фиксировали лишь некоторое своеобразие этнонима «белорусы» и связанные с ним самоопределения. Вместе с тем они не проводили существенных различий между ними, украинцами и русскими, считая их ветвями одного целого – древнего «русского народа». Аналогичных представлений придерживались и исследователи «дальнего зарубежья»: «отец» славянской филологиичех Я. Домбровский, другие европейские языковеды и историки [61] Ягич, И.В. История славянской филологии / И.В. Ягич. СПб., 1910. С. 106–118. .

Тем не менее белорусский народ всегда находил в себе силы к сохранию собственной идентичности и духовный потенциал к возрождению. В униатских храмах и школах при православных братствах и монастырях некоторых католических орденов продолжало звучать белорусское слово. Безусловно значимой в общекультурном плане была активность ополяченной белорусской шляхты в области сценического и музыкального искусства XVIII в. Функционировали учебные заведения. В связи с этим известное высказывание Максима Богдановича о том, что этот период отечественной истории и культуры является временем «летаргии национальной жизни», не следует воспринимать слишком буквально.

Принципиальное значение в сохранении этнической само-и экзоидентификации белорусов имел факт существования территориальной целостности ВКЛ, несмотря на все перипетии истории. В XVII–XVIII вв. за восточными и центральными землями Беларуси стабильно закрепляется название «Белая Русь». Появляются связанные с данным топонимом устойчивые выражения – «белорусский край», «белорусский язык», «белорусская вера», «белорусская шляхта» и др. Однако глубинного социокультурного содержания они, как и прежде, не несли, а служили главным образом для геополитических обозначений соответствующих областей Беларуси и характеристики некоторых этнических особенностей ее жителей.

Ближайшие соседи идентифицировали белорусов по разным основаниям. Так, белорусов из Речи Посполитой в России называли «литвины-белорусы», а подданных царя, живших на Смоленщине и Псковщине, – просто «белорусцами». В качестве синонимов были также распространены названия «русские», «русины». В Литве, где данные этнонимы были малоупотребительны, «белорусов» называли «униатами» или «православными».

Со второй половины XVIII в. в связи с нарастающим обострением отношений между Речью Посполитой и Россией белорусский народ в идеологических спорах между «польскими патриотами» и «великорусскими державниками» все чаще стал идентифицироваться по конфессиональной принадлежности: католик – значит, поляк, православный – русский, остальные – литвины, или униаты. Отсюда и соответствующая политика – полонизации или позднее русификации, что, естественно, лишь хаотизировало процессы белорусской национальной духовной синергии и национальной идентичности. Последние попытки возродить собственную государственность и «литвинское» самосознание были предприняты Т. Костюшко (ставившим именно такую цель) силой оружия, а затем М.К. Огинским, но уже путем дипломатии в качестве главы Комиссии временного правительства ВКЛ. Война 1812 г. разрушила эти планы. С разделом Речи Посполитой между «тремя разбойниками с большой дороги» (К. Маркс ) – Австрией, Пруссией и Россией – и исчезновением de jure ВКЛ государственно-политический политоним «литвины» утратил свое объективное значение: остались «русские», «белорусы», «униаты», «полочане».

Таким образом, к началу XIX в. исчезли исторические, социальные и политические условия существования белорусско-литовского государства. Центрировавшее его сословие – шляхетский «народ-нация» – исчез без следа в полиэтническом многообразии населения северо-западных губерний Российской империи. Белорусский народ («тутэйшыя») – дезинтегрированный и разобщенный – продолжал существование в рамках локальных субэтнических сообществ. Его возрождение было связано с активностью уже нового творческого меньшинства, разночинной интеллигенции, исходившей из подлинно национальных интересов и стремившейся к консолидации общества на основе исторических традиций и духовных ценностей белорусов.

После разделов Речи Посполитой белорусские земли вошли в состав Российской империи. Давление на национальные основы жизни продолжалось, но теперь уже с позиций великодержавного российского шовинизма. Тем не менее оно уже не было таким разрушительным, как во времена пребывания белорусских земель в составе Речи Посполитой. В условиях нового исторического «вызова» белорусский этнос оказался способным к творческому «ответу». Он проявился на второй (после эпохи Ренессанса) волне национального возрождения, которое пришлось на вторую половину XIX – начало XX в. Это было время формирования и развития белорусской национальной идеи, классической белорусской литературы, появления национального театра и книгоиздательства, периодической печати. Начало XX в. характеризовалось массовыми восстаниями и возникновением политических партий; и наконец, 25 марта 1918 г. была провозглашена Белорусская Народная Республика.

Однако «имперский» период отечественной истории начался довольно парадоксально. Процесс ополячивания населения не только не прекратился, но, напротив, усилился. Вслед за шляхтой в него оказались вовлечены мещанство и крестьянство. Объясняется этот странный на первый взгляд факт просто – Александр I дело образования в Белорусском округе отдал на попечение своему другу польскому магнату А. Чарторыйскому. Во всех средних и начальных учебных заведениях, созданных еще во времена Речи Посполитой, обучение велось на польском языке. Для более эффективной полонизации населения на уровне его высших сословий Полоцкий иезуитский коллегиум (1812) преобразуется в академию. Как и прежде, в основном на польском языке и латыни велось преподавание в Виленском университете, хотя здесь среди профессоров (в основном уроженцев Беларуси) настроения были иными.

Равнодушие имперских властей к положению дел на своих вновь приобретенных территориях хорошо объяснил в свое время русский этнограф А. Пыпин: на белорусский край в Петербурге «смотрели скорее как на польский, чем на русский», считали его «по большей части польским и чужим», «сами русские… слабо припоминали и в московские, и в новейшие времена свое единство с белорусами» и долго не подозревали о возможности какой-либо иной политики и иных отношений с ними» [62] Пыпин, А.Н. История русской этнографии. Белоруссия и Сибирь: в 2 т. Т. 4 / А.Н. Пыпин. СПб., 1892. С. 23, 26, 30, 60. .