Юрий Игрицкий - Россия и современный мир №1/2011

Язык внутриполитических дебатов в Москве и по сей день засорен абстрактными мобилизационными лозунгами. Так, в сегодняшнем словоупотреблении понятие «модернизации» так же ни к чему не обязывает, как и понятие «реформ» ельцинской эры. Высказывание президента Медведева о необходимости гуманизации общественных систем повсюду в мире и прежде всего в собственной стране, поначалу заставило задуматься, однако в этой формулировке понятие системы не было распространено на конкретные функциональные взаимосвязи. Понимание «демократии» продолжает носить расплывчатый и оборонительный характер – как, например, в формулировке слывущего главным идеологом Владислава Суркова о том, что всякое новое техническое изобретение есть «изобретение свободы», а «судьба демократии… в конечном счете определяется не партиями, а инженерами, учеными и предпринимателями».

Концепция технологических центров типа «Сколково» традиционно напоминает карантинные «особые экономические зоны» Китая периода 90-х годов; устранение же общеэкономических институциональных слабостей остается под вопросом. Так, самодиагностированная безбрежная коррупция связывается лишь с недостатками механизмов государственного контроля, но на детальное обсуждение очевидных изъянов политической и общественной системы наложено табу. Разумеется, и западным партнерам по модернизации приходится иметь дело с проблемой коррупции, однако их опыт показывает, что борьба с этой общественной эпидемией превратится в сизифов труд и не сможет быть выиграна с помощью политических кампаний, даже прокуратуры и полиции. Только прозрачность в принятии всех политических и экономических решений, т.е. последовательно осуществляемая свобода информации и прессы, защищаемая независимым правосудием и поддерживаемая осознающим проблему государственным руководством, создает то общественное доверие к дееспособности государства, которое делает возможными политическую стабильность и экономический рост.

Сначала США и страны – члены ЕС были объявлены равноправными партнерами по модернизации. Таким образом «Запад» – как обобщенное понятие, все еще используемое во внешнеполитической полемике как образ врага – на первый взгляд был реабилитирован. После внешнеполитического наступления В. Путина в ноябре 2010 г., призванного придать привлекательность его образу, стало заметно явное смещение ожиданий в пользу ЕС. Если учесть, что в российской внешней политике США традиционно рассматривались как главный геополитический соперник, то такое смещение акцентов удивляет, – правда, лишь на первый взгляд. Пожалуй, главное здесь – растущее беспокойство Москвы в связи с ограничением внешнеполитической свободы действий президента Обамы после выборов в Конгресс в ноябре 2010 г. и реальной опасностью нового ужесточения американской политики по отношению к России. Между тем с ЕС и его членами, задающими тон во внешней политике, имеется длительный опыт добрососедского сотрудничества, несмотря на то, что диалог с Брюсселем постоянно тормозился из-за противоположных мнений и интересов на внутриевропейском интеграционном пространстве.

Однако смена партнера не решает основной проблемы: успех модернизационного партнерства находится в зависимости от совместимости технических норм, правовых и экономических систем и не в последнюю очередь – политических культур участвующих государств. Чем выше взаимная согласованность механизмов функционирования и санкций, тем ниже издержки при заимствовании технических и организационных решений. В то же время свойственные одной стране недостатки правовых норм, допускающие сомнительные критерии экономического успеха и откровенную коррупцию, становятся проблемой и для партнера. В этом отношении российской стороне требуется глубокое реформирование. Здесь призывы к крупным геополитическим проектам не послужат заменой.

За прошедшие годы исходная основа российской внешней политики и политики безопасности заметно укрепилась. Военный успех в конфликте с Грузией отнюдь не имеет такого значения, как соглашение с Украиной о продлении срока действия договора о базе Черноморского флота в Севастополе до 2042 г. и успешное вмешательство во внутреннюю политику Украины, Молдавии и Киргизии.

Усиление региональной гегемонии России, конечно, демонстрирует собственную динамику, которая неизбежно вступает в противоречие с российскими признаниями суверенитета соседних стран, ибо возрастает искушение вновь заняться «собиранием русских земель». Тлеющий межэтнический конфликт в Киргизии показывает, что неоимперская политика также несет с собой риск экономического перенапряжения и совместной политической ответственности. Если отвлечься от энергетической политики, то не существует привлекательного идеологического обоснования, которое могло бы убедить население, особенно соседних государств на Юге, в преимуществах российской гегемонии. Для них вряд ли является секретом, насколько накалилась в самой России атмосфера межэтнических отношений и усилились группировки, представляющие агрессивный русский национализм.

Значение сотрудничества с Россией по многим проблемам мировой политики, не в последнюю очередь по проблемам европейской безопасности, очевидно. Вплоть до недавнего прошлого российская внешняя политика отличалась заметной двойственностью – как по своей направленности, так и по последствиям. Предпочтение, отдававшееся двусторонним соглашениям с европейскими партнерами, провозглашаемым в качестве «стратегических», порождало подозрение, что продолжается классическая советская политика раскола в отношении ставших обузой организаций Запада (НАТО, ОБСЕ). С недавних пор появились ободряющие признаки усиления готовности к сотрудничеству. Подписание нового соглашения с США о сокращении стратегических вооружений (New START) является важным шагом не только в смысле традиционного контроля над вооружениями в двусторонних отношениях с США, – оно, безусловно, увеличивает предпосылки для всемирного контроля и сокращения ядерных вооружений. По вопросу о международных санкциях против Ирана Москва также отошла от своей позиции затяжек. Но самое наглядное – это деэскалация споров о размещении американской противоракетной системы в Центральной Европе в пользу согласованного с НАТО в Лиссабоне совместного проекта создания соответствующей системы вооружения. Теперь ответственность за дальнейший прогресс в этой области лежит на Вашингтоне (где уже, разумеется, формируется сопротивление глобалистских стратегов и военного лобби).