Наталия Соломко - Белая лошадь – горе не мое (сборник)

– Молодец, – кивнул Арсений Александрович. – Грамотный. А что такое «педагогическая этика», знаешь? Объясняли тебе в институте?

– Ну, допустим…

– Так какого ж ты черта?! – взорвался Арсений Александрович.

– Сеня и Саня, я в восторге от вашей лексики! – усмехнулся Аристотель. – Не молчите, миленькие. Продолжайте, продолжайте…

– Матвей, не устраивай балаган, я тебя не за этим позвал, – сердито сказал директор другу юности. – Александр, ты соображаешь, что творишь?

– Я-то соображаю! – запальчиво ответил Александр Арсеньевич. – А вот некоторые…

– Некоторые – ничего не соображают! – кивнул понятливо Арсений Александрович. – Интересно, кто же эти некоторые ?

– Мы, Сеня, – пояснил Аристотель, потягиваясь в кресле. – Разве ты не понял?

– Матвей Иванович, к вам это не относится.

– Благодарю, мой юный друг! – хмыкнул Аристотель. – Сеня, я тут, оказывается, ни при чем. Это ты ничего не соображаешь. – Он с любопытством взглянул на Саню. – Интересно жить на свете, Сеня!

– Полагаешь?

– Всего несколько лет назад твой сын был милейшим, тишайшим существом – и вот полюбуйтесь! Откуда что взялось!

Арсений Александрович горестно махнул рукой.

– Я проклял тот день, когда этот человек пришел работать ко мне в школу!

– Я к тебе не просился, – огрызнулся Саня. – Ты сам настоял.

– Если б я знал… Если б я мог предположить… Александр, ну что с тобой происходит?..

Этот роковой вопрос в последнее время мучил многих. В школе ведь все помнили Саню тихим, вежливым мальчиком, с которым все десять лет никто горя не знал. Да и когда он учился в институте, все было так славно, безоблачно. Кто бы предположил тогда, в какого бунтаря и мятежника превратится этот мечтательный, замкнутый юноша, все свободное время проводивший за книгами.

Несчастья начались ровно год назад, когда Саня наотрез отказался идти в аспирантуру. Семейный педсовет впервые оказался бессильным. С неизвестно откуда взявшейся (и потому пугающей) решительностью Саня заявил родителям, что теория ему изрядно надоела, пора заняться практикой.

«Я не для того учился, чтобы всю жизнь заниматься бумажками», – сказал он. На вопрос: а для чего? – ответить вразумительно он не сумел, но твердо стоял на том, что пойдет работать в школу, причем в сельскую.

Трудно описать, что тут было с Еленой Николаевной! Она плакала, твердила, что Саня ее совсем не любит, и обещала умереть… С превеликими трудностями удалось ей добиться от сына следующего: в аспирантуру он все-таки поступит (ну хоть через год, хоть заочно!) и ни в какое село не поедет – он отличник, он имеет право выбирать, и нельзя, нельзя ему: у него же было сотрясение мозга, он же находится под наблюдением врача!

…И оказался Саня в родной школе, под мудрым присмотром родителей. Знали бы родители, что из этого выйдет… Впрочем, в первой четверти на него нарадоваться не могли: такой милый, такой славный! И уроки у него интересные! И с детьми он ладит! До чего же прекрасный сын у Арсения Александровича! И вдруг на одном из педсоветов этот славный юноша ни с того ни с сего процитировал Гоголя Николая Васильевича, великого русского писателя: «Леность и непонятливость воспитанника обращаются в вину педагога и суть только вывески его собственного нерадения: он не умел, он не хотел овладеть вниманием своих юных слушателей…»

Педсовет озадаченно промолчал. Только у окна кто-то пробормотал с обидой, что пусть бы этот Гоголь пришел к нам в школу да поработал маленько – хоть литературу почитал бы восьмым классам, а там бы мы на него поглядели… Присутствующие бодро рассмеялись, давая тем самым понять, что не заметили бестактной выходки юного коллеги, – ох уж эта молодая уверенность в том, что все умеешь и понимаешь лучше всех!.. Ничего, это пройдет, с кем не бывало.

Увы, дальше было хуже: молодой учитель перешел от слов к действиям.

Первым его деянием был скандал из-за пятиклассника Толика Адыева. «Это слабоумный ребенок, – сказала классная. – Надо хлопотать о переводе в спецшколу». Арсений Александрович поморщился и взглянул на Аристотеля. Аристотель стукал по столу карандашиком и медленно краснел. Он не умел говорить сразу, но никто из присутствующих не сомневался, что он все-таки заговорит. Однако Аристотель и рта не успел раскрыть, как вскочил Александр Арсеньевич. Чего греха таить – он нагрубил. Адыева ни в какую спецшколу, разумеется, не перевели, а с классной руководительницей была истерика, она плакала и кричала: «Пусть он его себе возьмет и попробует! На чужом-то горбу хорошо в рай!.. Если он директорский сын, так ему все позволено?!»

«Дурак! – обругал после педсовета Александра Арсеньевича отец. – Орать-то зачем так было? Спокойно нельзя?»

«Нельзя», – буркнул сын.

«Адыева в свой класс возьмешь?»

«Возьму».

Но и на этом подвиги Александра Арсеньевича не кончились. Причем раз от разу становились все ужаснее. В середине года ему пришло в голову сцепиться с учителем труда, человеком простым и незатейливым, в качестве педагогического воздействия применявшим иногда легкое рукоприкладство. Александр Арсеньевич дважды разговаривал с ним, но трудовик продолжал воспитывать, как умел. Тогда произошло нечто совершенно недопустимое. Официальной огласки история эта, к счастью, не получила. Но неофициально весь педагогический коллектив знал, что учитель географии вызывал в коридор учителя труда и, вежливо поинтересовавшись, за что он ударил пятиклассника Васильева, в ответ на: «За дело, а тебе-то что?» – дал ему пощечину.

«Ты можешь ударить человека?! – с ужасом спрашивала потом Елена Николаевна. – Ты, учитель, интеллигентный человек!»

На что Александр Арсеньевич, по слухам, ответил:

«Если интеллигентный человек – это тот, кто спокойно смотрит, как унижают, то я неинтеллигентный…»

Именно в этот период Арсений Александрович понял, что лучше бы, ох лучше сын стал путешественником…

И только Аристотель глядел на Александра Арсеньевича влюбленно и твердил: «Оставьте его в покое! Он педагог от Бога!» – чем, надо сказать, только укреплял антирелигиозные настроения окружающих.

Надеялись, что за лето молодой учитель одумается, повзрослеет. Но вот и новый учебный год начинается как-то скверно: класс бунтует, а учитель географии его поддерживает. И ведь считает, что прав!

– Слушай, – сердито сказал Саня директору школы, – вы кого воспитать хотите?

– Мы! А вы, значит, тут ни при чем!

– Нет, скажи, ты когда-нибудь задумывался над этим?

– Нет! – с сарказмом отозвался Арсений Александрович. – Будь уверен, что за двадцать лет работы в школе я ни разу ни о чем подобном и не думал. Устраивает тебя такой ответ? Дальше что?