Вадим Радаев - Смотрим кино, понимаем жизнь: 19 социологических очерков

Взрослые и за себя тоже тревожатся. Среди просвещенной публики не прекращаются разговоры про отъезд за границу под лозунгом «Пора валить!». Хотя возможностей для деятельного человека внутри страны, в принципе, наверное, больше, но зато в Европах, говорят, спокойнее. И события последних лет, связанные с массовыми волнениями, скажем, во Франции и Германии, это убеждение не поменяли.

Частично напряжение проистекает из действий нынешней власти. Здесь непременно говорят о произволе силовиков, о том, например, что могут запросто отнять успешный бизнес. Хотя большинству квалифицированных работников, которые не имеют никакого бизнеса, вряд ли есть до этого дело с практической точки зрения. Сказывается также раздражение, вызываемое самоуверенностью власти, ее безнаказанностью. Но это явно не исчерпывает нашу проблему. Власть относительно консолидирована (локализована) и потому более понятна. Она может вызывать неприятие или протесты, но на нее можно показать рукой, она более или менее предсказуема. Но есть другой страх, фоновый и непреходящий, который порождается не действиями власти как таковой, а высоким уровнем общей неопределенности, которую ты не в состоянии просчитать.

Власть, кстати, ее тоже ощущает, она тоже неспокойна, чего-то все время боится, нервничает, и это связано не только с прошедшими или грядущими выборными циклами. Вроде бы режим прочен, политическая оппозиция не слишком влиятельна (а в момент выхода фильма вообще почти не заметна), альтернатив верховному правителю тоже не видно, все под контролем. Но нервозность не утихает – по сути, та же самая боязнь чего-то неуправляемого и непрогнозируемого не рассасывается. И рука представителя власти почти самопроизвольно тянется к полицейской дубинке.

Фильм «Елена» вышел в 2011 г. Последующие годы показали, что волнения власть имущих были ненапрасными. Со временем они научились бояться оппозиции, студентов и школьников, да и всей образованной общественности в целом. Но на рубеже 2010-х годов этого в явном виде пока не наблюдалось. В тот период власть еще не опасалась сколь-либо всерьез гражданских протестов. Болотная площадь с белыми ленточками, массовые выступления против несправедливых выборов и обнуления президентских сроков были еще впереди, а вот наполненные агрессией события на Манежной площади уже состоялись [45] Напомним, что 11 декабря 2010 г. на Манежной площади в Москве после убийства болельщика «Спартака» Егора Свиридова выходцами с Северного Кавказа произошли массовые многотысячные беспорядки, приведшие к серьезным столкновениям футбольных фанатов и присоединившейся толпы с милицией. . Напомним также, что именно в 2010–2011 гг. разразилась «арабская весна» с массовыми восстаниями и переворотами во многих странах.

Иными словами, в те годы власть боялась не Чистых прудов и Болотной площади, где впоследствии будет собираться интеллигентная протестующая публика, она ощущала опасность, исходящую с другой стороны (со стороны условной Манежной площади). Это были опасения чего-то более иррационального, нежели протесты, связанные с пробуждением гражданского самосознания, – боязнь того самого русского бунта, бессмысленного и беспощадного. На эту опасность, видимо, и указывает нам всем косвенно фильм «Елена».

Итак, супружеская пара из фильма «Елена» послужит для нас олицетворением Власти и социальных низов. Посмотрим, как складываются их отношения. И начнем с того, что старая Власть подслеповата и негибка. Например, она считает, что можно не принимать в расчет чужие социальные связи – даже сильные, родственные. Главный герой говорит собственной жене: «Я живу с тобой, а не с твоими родственниками». И бросает вдогонку риторический вопрос: «Почему я должен содержать семью твоего сына?». Услышав такие слова, любой социолог внутренне содрогнется и скажет, что следует ждать беды.

Дело в том, что с социологической точки зрения Власть демонстрирует полное непонимание принципов моральной экономики, некогда сформулированных британским историком Эдвардом Палмером Томпсоном [46] Подробнее о моральной экономике см.: Thompson E.P . The Moral Economy of the English Crowd in the 18th Century // Past and Present. 1971. Vol. 50. P. 76–136; Скотт Дж . Моральная экономика крестьянства как этика выживания // Великий незнакомец: Крестьяне и фермеры в современном мире / под ред. Т. Шанина. М.: Прогресс, 1992. С. 202–210. . Власти, конечно, некогда читать умные книги, а подсказать, видимо, было некому. Подсказать, что ты обязан помогать неимущему не из чувства сострадания или так называемой обобщенной морали (абстрактной любви к ближнему своему), а из осознания вмененной тебе обязанности и, наконец, из элементарных соображений собственной безопасности. Нужно понимать, что оказание помощи – это не право твое, а обязанность, обусловленная твоим положением. Ты должен помогать сирым, вышедшим на край и боящимся упасть окончательно, пробив социальное дно. Неготовность учесть их интерес в трудную минуту, неспособность услышать и понять людей, попавших в экзистенциальную ситуацию, вовремя получить обратную связь и сделать правильные выводы, эффективно канализировать и отвести накапливаемую агрессию – все это ставит Власть в крайне рискованную ситуацию, которая может при определенных обстоятельствах привести ее к краху, причем в момент, когда этого никто, казалось, не мог ожидать.

Иными словами, перед нами фильм-предупреждение: негоже пренебрегать элементарными социологическими истинами.

Вдобавок к подслеповатости Власть еще и глуховата (что поделаешь, возраст). Хотя и слушать ей особенно нечего. Если гражданский протест образованной части населения – все же нечто оформленное (хотя бы отчасти) и выраженное словами, произносимыми вслух, то низы, как правило, бессловесны. Главная героиня фильма почти ничего не говорит, она молчаливо исполняет положенные обязанности. Даже свою самую важную и личную просьбу она излагает мужу в письме (муж важно обещает ответить через неделю).

Лишь изредка женщина пытается заговорить, высказаться, вступить в серьезную коммуникацию. Но попытки не поддерживаются, повисают в воздухе. Скрытые конфликты не получают выхода. Это создает видимость если и не гармонии, то, по крайней мере, спокойствия, которое может тянуться долгие годы, пока не возникнет критическая ситуация, затрагивающая какие-то субстантивные основы – вопросы жизни, здоровья, судьбы или нечто, что кажется субстантивным, – например, внуку грозит поход в армию вместо института, хотя не исключено, что для этого неприкаянного подростка армия могла бы оказаться благом и уберечь его от еще менее приятных сценариев.