Коллектив авторов - На рубеже веков. Современное европейское кино. Творчество, производство, прокат

«Новое время» для Веры Хитиловой, автора культовых «Маргариток» (Sedmikrasky, 1966), началось с «Мои пражане меня понимают» (Mi Prazane mi rozumeji, 1991), фильма для главной возмутительницы спокойствия чешского кино ещё со времен «новой волны» необычного, хотя давно затерявшегося в её фильмографии. Никогда прежде не интересуясь ни историческими картинами, ни биографическими, но всегда предельно резкая и бескомпромиссная по отношению к людям и времени, в первые «послереволюционные» годы Хитилова сняла костюмный байопик о Моцарте, приезжавшем в Прагу на премьеру оперы «Дон Жуан», где единственным «хулиганством» стало перемещение героев XVIII века в век XX. В построенном на анахронизме (Моцарт рассекает на карете по улицам современной Праги, ловя взгляды недоумевающих прохожих и радуясь рекламным растяжкам с надписями Mozart Open) фильме рассуждалось о творческой свободе и давлении общества на творца, но легкомысленный тон подачи материала представлял происходящее в виде несколько экстравагантной шутки, понятной только самим авторам.

Видимо, отдохнув на «Пражанах», в следующей своей картине «Наследство, или Едрёнавошьгутентаг» (Dedictvi aneb Kurvahosigutntag, 1992) [167] Существуют и другие, непечатные варианты перевода этого названия. Хитилова вернулась полной сил и решимости рассказать людям и времени всё, что она о них думает, позаимствовав так внезапно полюбившуюся чешскому кинематографу фабулу о свалившемся на голову бедняка огромном состоянии, которое тот, разумеется, незамедлительно просаживал (фильмы такого рода получили название реституционных комедий). Но если в руках таких режиссёров, как Вит Олмер или Зденек Трошка, подобная история выглядела современной сказкой, воплощавшей вечное стремление обогатиться, не приложив к этому никаких усилий, и выражавшей «веру в справедливость нового режима (в частности, в действующий институт реституции)» [168] Камила Долотина «По собственным следам. Чешский кинематограф в поисках аутентичности», Искусство кино, 2013, № 1, январь. , у Хитиловой она превратилась в злую сатиру, живописующую «прелести» первых годов постреволюционной жизни. Также был далёк от традиционного образа наивного простака, свойственного комедиям подобного типа, главный герой картины – деревенский бездельник Богуш в блестящем исполнении одного из самых востребованных в Чехии актёров Болека (Болеслава) Поливки, являющегося по совместительству соавтором сценария [169] Сотрудничество Веры Хитиловой и Болеслава Поливки началось еще в конце 1980-х с картины «Шут и королева» (Sasek а kralovna, 1987). . В отличие от своих коллег по жанру герой представлял собой не безобидного конформиста, а паразита, «мелкого беса», пережёванного и выплюнутого в жизнь новым временем.

Главной чертой наступившей эпохи для Хитиловой оказывается пошлость: хлещущие пиво и сливовицу «простые» люди; пьяные споры о том, кто, когда и зачем вступал в партию или из неё выходил; «новые чехи» с толстыми золотыми цепями в малиновых (да, да, именно малиновых) пиджаках; жеманные нувориши… Но главным «транслятором» пошлости оказывается сам Богуш, человек из народа, с его неуёмным желанием купить и оплатить всё, что попадаётся на глаза или взбредёт в голову: от ресторанных деликатесов до пластической операции по увеличению носа своему приятелю (потому что негоже мужику ходить с таким маленьким носом); от шлюхи, к которой он воспылал «чистой любовью» после удачного посещения «массажного салона», до арабского скакуна, на котором герой рассекает в майке с Микки Маусом; от домашнего бассейна, соседствующего с разваливающимся деревянным сортиром, до карусели с лебедями, установленной на деревенском пустыре.

Форма, избранная автором, оказывается адекватна изображаемому. Не боясь обвинений в дурном вкусе (которые незамедлительно последовали), Хитилова работает на грани срыва в скабрезность, нарочито подчеркивая, гиперболизируя гротескную подложку фабулы и образов. Насыщая жанр реституционной комедии иным содержанием, она разрушает его альтернативным финалом, закольцовывая композицию и превращая сказочную историю в современную притчу, где нравственный вывод выступает как минус-приём, оказываясь тем значимее, чем больше его избегала автор. После того как выясняется, что он вовсе не сын умершего, Богуш в одночасье теряет и деньги, и приятелей, и свою «любовь» – проститутку Иренку, но на следующий день за ним в пивную приходит некто (явившийся накануне в виде ангела, отругавшего героя за слово «блин») и сообщает, что настоящий отец оставил ему в наследство 10 млн долларов. «Теперь я куплю вас всех», – этими словами, обращёнными скорее зрителям, чем собутыльникам Богуша, заканчивает фильм Хитилова, преподнося их не как угрозу, а как констатацию того, что в наступившем времени человек – такой же товар, как устрицы или кирпичный завод.

В свое время фильм вызвал недоумение у критиков (в отличие от зрителей, которые на картину пошли), разглядевших, вероятно, от неожиданности лишь то, что больше всего бросалось в глаза – гиперболизм и авторскую желчь, – и посчитавших работу весьма сомнительной. Однако по прошествии двух десятилетий оказалось, что эта лента – едва ли не лучшее свидетельство разгульной сущности ранних 1990-х, в связи с чем ««Наследство…» вновь выходит на первый план в рейтинге самых значимых лент постреволюционного периода» [170] Камила Долотина. По собственным следам. Чешский кинематограф в поисках аутентичности. Искусство кино, 2013, № 1. январь. .

В следующей картине «Силки, силки, силочки» (Pasti, pasti, pastičky, 1998) Вера Хитилова обратилась к одной из своих любимых тем противостояния женского и мужского миров, приправив её политической подоплёкой. Но если в предыдущем фильме тотальный сарказм заглушал заложенную в подтекст серьёзность, то в «Силках…», начинающихся как чёрная комедия и продолжающихся как фарс, драматизм набирает силу, чтобы прозвучать мощным аккордом в финале.

В основу фильма легла история преступления и наказания. Молодая женщина-ветеринар Ленка (в исполнении Зузаны Стивиновой, номинированной за эту роль на «Чешского льва») изнасилована двумя мужчинами, вызвавшимися подвезти её до ближайшей бензозаправки. Симулировав потерю сознания, а затем амнезию, героиня заманивает их в свой дом, где, опоив снотворным, кастрирует. Но месть оборачивается против Ленки, когда выясняется, что насильники – не случайные отморозки, а представители так называемой элиты: один из них – дизайнер в крупном рекламном агентстве, а второй и вовсе замминистра экологии. Обратившись за помощью и поддержкой к единственным близким ей людям – подруге-журналистке и своему возлюбленному – героиня становится заложницей их амбиций и эгоизма. Подруга пытается раздуть замалчиваемый скандал и по ходу соблазняет жениха Ленки, а сам жених, поначалу «простивший» невесту за изнасилование, в итоге решает шантажировать политика, чтобы добиться запрета на вырубку деревьев около школы.