Илья Долгихъ - Путеводитель по театру и его задворкам

– А что же ваше руководство? – спросил я. – Почему они никак за этим не следят?

– Да потому что если они за этим будут следить и пытаться как-то изменить ситуацию, им просто укажут на их места, а то и просто выгонят. Коррумпированное заведение, понимаешь? Богачи готовы платить огромные деньги за своих чад, чтобы они получили лучшее образование, а их деткам, конечно, на все это наплевать, они знают, что им ничего не будет за их поведение. Им с рождения уже уготовано место в фирме или банке, где работает отец. Вот и попробуй тут выступать, быстренько окажешься на улице, приходится все сносить и терпеть.

– Да, я понимаю, о чем ты, у нас на курсе, еще в первом вузе, где я пытался учиться, были люди, которые плохо не то что писали, но и изъяснялись по-русски с трудом, это при том, что нужно было сдать экзамен при поступлении – сочинение по русскому языку, я представляю, что бы они там написали, если бы писали сами. Были и наши соотечественники, тоже не отличавшиеся особой живостью ума, а некоторые даже читали по слогам. Но у большинства из них родители были из властных структур и тоже хотели дать своим деткам хорошее образование. Много было и представителей бывших союзных держав, они вели себя так, что иногда я задавался вопросом: люди ли передо мной стоят и какой век за окном? Была бы возможность, они бы ходили по институту с шашками наголо и в бурках. Мы чувствовали себя чужими в собственной стране, в общем, я тебя прекрасно понимаю.

– Ну, вот видишь, и что ты мог сделать? Просто ведь терпел и делал вид, что ничего не происходит.

– Да, приходилось, – огорченно ответил я, вспомнив годы своего обучения. – Как ты думаешь, можно как-то изменить сложившуюся ситуацию? Как-то вырваться из этой темной и чуждой действительности? Увидеть человеческое лицо хоть у кого-нибудь?

Она как-то странно улыбнулась, оценила меня взглядом и ответила:

– Человеческое лицо?! Как странно ты говоришь, а что же, по-твоему, какие лица у всех этих людей, с которыми ты постоянно сталкиваешься? Каждый человек! Только в силу своего образования, своего воспитания ему дано быть тем, кто он есть. Каждый человек наполняет себя изнутри всем, что было создано до него, и никто не виноват, что сейчас людям больше нравится наполнять себя телевизионными передачами и еженедельными поездками на рынок за продуктами, где они как бы отдыхают и расслабляются. Мы пытаемся изменить эту ситуацию, но пока все находится в самом начале, и сложно что-либо предсказывать.

– Нет, вы делаете ставку на рабочий класс, а это совсем уж скверно. Рабочий не желает ничему учиться, он привязан к своей работе еще крепче, чем сто лет назад был привязан любой сотрудник фабрики или завода. Они живут только ради работы и не представляют свою жизнь без нее, ради еды и отталкивают все, что может им помешать делать то, к чему они привыкали годами. Когда я пытался с ними говорить, как-то рассуждать о лучших условиях труда, о больших возможностях, они приводили мне в пример места, где работали прежде, на которых было еще хуже и тяжелее. Гордились тем, что работали на режимных предприятиях, где любое опоздание или другая провинность строго наказывались и порицалось любое свободомыслие. И это они считают нормальным и естественным. И когда я заявлял, что, на мой взгляд, все эти тюремные условия унижают человеческое достоинство, они только смотрели на меня как на идиота, который, не понимая ничего, пытается рассуждать. Так что ваши попытки ставить на рабочий класс ни к чему не приведут, я уверен в этом.

– Ты просто в этом вопросе не разбираешься и судишь лишь по своим собственным наблюдениям, а мы опираемся на историю, труды экономистов и опыт многих стран мира.

– Хорошо, только я больше ценю тот опыт, который мной пережит. Ладно, давай не будем об этом, договориться мы не сможем, а вот поссориться сможем легко.

– Давай не будем, ты прав, – сказала М.

Я посмотрел в окно, на улице уже светало, и появились первые машины. Голова была тяжелой от выпитого и от бессонной ночи, от разговоров, мыслей и воспоминаний. Я словно вновь пережил все то, о чем рассказывал. Несколько лет уместились в одну короткую ночь и снова остались позади, освободив место для новых разочарований.

Записки из дневника:

17 мая 20.. г.

«Если не закрутил задник…»

Если не закрутил задник – считай, неделя зря прошла! Во вторник меня уже начинает мучить сильное желание, у меня рождается нетерпение, а порой даже и дрожь в руках. Уже во вторник я с наслаждением и великой надеждой думаю о будущем воскресном дне. И не потому, что он выходной, нет, как раз для меня это день самый желанный из всех рабочих дней. Все мои сограждане останутся в этот день дома, будут долго спать, отдыхать, предаваться унынию и лени, а я вот возьму и пойду в театр и буду крутить задник. Бывало, конечно, что начальство отменяет закрутку задника в выходной день, если мы успевали закрутить его на неделе, тогда я становлюсь просто сам не свой. И мне приходится всю следующую неделю с нетерпением и страстью, переполняющей все мое существо, ждать наступления выходных дней. Нет для меня лучшего времяпровождения, как в воскресенье закрутить пару задников.

Случился у меня как-то отпуск, улетел я в Америку проводить его там. Уже через три дня я осаждал служебный вход одного из местных театров с просьбой допустить меня закрутить им какой-нибудь задник, ну хоть какой-нибудь, хоть самый паршивый и никому не нужный. Несколько раз меня выгоняли, потом начали угрожать полицией, позже личной расправой, потом я был бит охраной, что заставило меня на некоторое время прекратить свои попытки добраться хоть до какого угодно задника. Следующие дни своего безрадостного отпуска я проводил на ступенях у главного входа в театр и приставал к входящим и выходящим людям, пытаясь объяснить им суть моей проблемы. Я практически ничего не ел, не мылся, отчего вид имел жалкий и подозрительный. В конце концов, каким-то чудом меня все-таки допустили до технического директора театра, которому я битый час на ломаном английском языке пытался растолковать, что такое есть у нас, у русских, задник, и как его скручивают и поддувают. Очевидно, потому, что я слишком часто во время своего рассказа употреблял английское слово «ass» в различных его склонениях и сочетаниях с другими знакомыми мне словами, а делал я это в связи с тем, что не имел в своем словарном запасе более подходящего, но наивно полагая, что и это слово как нельзя лучше поможет мне объясниться, технический директор был сильно оскорблен в лучших своих чувствах и, так ничего и не поняв, вызвал охрану, коей я был бит вновь и выдворен, на сей раз не просто с территории театра, но даже на другую сторону улицы, с угрозой не приближаться к зданию ближе, чем на 100 метров. Последнее событие сильно огорчило меня, но, вспомнив, что отпуск мой подходит к концу я не пал духом, а наоборот, почувствовав дым отечества и вспомнив мягкость родных задников, их гибкость и потрясающую способность принимать практически любые формы даже в сложенном виде, провел оставшиеся на чужбине часы в приподнятом настроении.