Илья Долгихъ - Путеводитель по театру и его задворкам

КЛЕЩ. С голоду подохнут все [4].

«С голоду подохнут все» – сколько обреченности в этой фразе, если вдуматься в нее, насколько ярко она показывает бессмысленность человеческой жизни и работы всего человеческого сообщества, которое живет и трудится лишь для того, чтобы есть, и лишь для того, чтобы продолжать такую жизнь. «Зачем?» – спрашиваю я.

Зачем?

Впервые я увидел ее на одной из главных улиц этого небольшого провинциального города: она вышла из дверей магазина с бумажным свертком в руках, прошла мимо меня, и я не смог отказать себе в удовольствии повернуться и посмотреть ей в след. Что-то с ней было не так, какая-то обреченность была в ее походке, во всем ее теле. Я еще некоторое время смотрел, как она медленно шла сквозь вечернюю толпу, то исчезая, то на мгновение вновь появляясь в пестрой массе людей и, уже совсем потеряв ее из виду, я двинулся вместе с людским потоком вниз по бульвару. Образ этой женщины, только что яркий и живой, начал пропадать, и совсем скоро его вытеснили мои привычные мысли. Что мне было теперь до нее да и вообще до всего остального мира, для себя я уже все решил, и был сосредоточен только на себе.

Прежде чем приехать, я привел в порядок свои дела и расплатился с долгами, чтобы никто после не говорил, что отсутствие денег было решающим фактором для моего поступка. Я не хотел, чтобы обо мне вообще что-либо говорили, вспоминали, а тем более сожалели о том, что вовремя не смогли понять моих замыслов. Трудно передать, до какой степени раздражения доводили меня мысли о том, что люди будут говорить обо мне, если все же узнают о случившемся – они будут называть меня другом, товарищем, хорошим человеком, будут говорить, что я всегда был готов прийти на помощь, что я мало успел, но многого хотел добиться – но я-то знаю, что все эти слова ничего не стоят.

Я уехал внезапно, попросту исчез, никого не поставив в известность. Местом моего последнего пребывания был небольшой промышленный городок, в котором я прожил последние восемь месяцев. За это время я, как это ни странно, смог обзавестись некоторыми знакомствами. В основном это были люди из рабочей среды, с которыми мне удалось найти общий язык. Я часто встречал кого-нибудь из них на улице, перекинувшись со мной парой слов или выкурив по сигарете, каждый из них спешил на свою смену. А вечерами все питейные заведения в округе были забиты до отказа уставшими рабочими, которые спешили после изнурительной работы пропустить по стакану дешевого бурбона перед семейным ужином, и я не редко встречал среди этой разношерстной толпы кого-нибудь из своих приятелей, и мы часто посиживали в баре по несколько часов.

Подобного рода знакомств у меня не было уже очень много лет, и я так отвык от общения, что даже не знал, как себя правильно вести с этими людьми, о чем говорить, как относиться к тому или иному событию мирового значения, которое всеми обсуждалось с огромным интересом, я так отдалился от нормальной жизни, что не замечал, что происходило вокруг, и иногда терялся и долго не мог произнести ни слова – это вызывало недоумение у моих собеседников. Уверен, я слыл у них человеком со странностями, и, может быть, жены предостерегали их на мой счет, но в целом все они относились ко мне дружелюбно и просто считали человеком, который немного не похож на них, но не более того. Оглядываясь назад, пытаясь припомнить их лица, похожие друг на друга, я надеюсь, что они забудут меня так же быстро, как и я их.

В этот город я приехал намеренно, заранее выбрав его. Еще не определившись с тем, как осуществить свой план, я был твердо убежден в том, что хотел сделать, и осознание этого придавало мне сил и вселяло уверенность. Нельзя сказать, что обстоятельства жизни вынуждали меня к этому, но очевидно, что раз уж я решился, – что-то со мной было не так, но разбираться, в чем дело, у меня не было ни малейшего желания. Я приехал сюда, чтобы покончить с собой. Я не хотел устраивать из этого скандала, к которому часто прибегают отчаявшиеся люди. Я не был отчаявшимся, скорее наоборот, впервые в жизни у меня появилась цель, четкая и ясная мне самому. Я хотел это сделать, потому что считал это единственно верным для себя. В моем случае смерть не являлась протестом, она была тем, о чем многие люди мечтают: это было желание распоряжаться своей жизнью самому, а не отдавать ее в руки какого-то бога.

Я решил снять номер в гостинице и пробыть здесь несколько дней. Это время мне было нужно для того, чтобы окончательно решить, каким способом я уйду из жизни.

Гостиницу я нашел без труда, она располагалась недалеко от центральной площади, окна ее выходили на оживленную улицу. Комната, которую я снял, оказалась небольшой и уютной, она напомнила мне детскую в старом родительском доме. В ярко освященных вечерним солнцем окнах я видел, как внизу, на мостовой, кипела жизнь. Теплый, похожий на цвет яичного желтка свет освещал витрины магазинов, проникал сквозь немытые стекла, мягко ложился на старые, обветшалые стены домов, слепил идущих внизу горожан, от чего женщины приставляли ребром ладони ко лбу, стараясь разглядеть товары на лотках, а мужчины натягивали ниже на глаза свои шляпы. Было приятно смотреть на этот идеальный мир, который заключал в себе все, в котором не было ничего лишнего. Может быть, и я смог бы вписаться в него. Не сейчас, конечно, но, может быть, со временем. Я мог бы остаться здесь на более долгий срок, обжиться, найти себе дело по душе, обзавестись знакомствами, купить автомобиль.

Я закурил и огляделся. Комната была прекрасно обставлена, скромно, но все было в меру и никакой пошлости, которую так часто можно встретить в провинциальных гостиницах. Мебель была старой, но в прекрасном состоянии, умело расставленная и, дополнявшая желтоватые выцветшие обои и старинную, низко висящую люстру, она создавала уют, которого я давно не знал. Я и подумать не мог, что может быть так приятно просто сидеть в кресле, смотреть на широкий луч закатного солнца, в ровной полосе которого в медленном танце кружились пылинки, и ни о чем не думать, и ничего не бояться. С улицы доносился приглушенный гул, смех и обрывки фраз. Сидя в кресле и оставаясь без движения, я сливался с этой мебелью, с этой пылью, со скрипучим деревянным полом. Комната эта хранила память о многих постояльцах, живших в ней – все они, на время останавливаясь здесь, становились владельцами этих вещей, пользовались ими, а когда уезжали – забывали о них навсегда. Я был таким же проходящим человеком. Моя жизнь была постоянной сменой гостиничных номеров, домов, съемных квартир, и в каждом пункте, в котором я останавливался, была какая-то мебель и какие-то вещи, которыми я владел, пользовался и тут же забывал их, лишь только выходил за дверь, чтобы ехать дальше.