Софья Бенуа - Фаина Раневская. Жизнь проходит и не кланяется

Отчий дом я вскоре, как и следовало ожидать, покинула.

Держа в руках небольшой чемоданчик, я отправилась в Москву, чтобы поступить в театральную школу.

В моем активе была небольшая сумма денег, а также обещание мамы в случае нужды помогать деньгами.

Господи, как же мама рыдала, когда я собирала вещи. А я – вместе с ней. Нам обеим было мучительно больно и страшно, но своего решения я изменить не могла. Ко всему прочему я и тогда была страшно самолюбива и упряма…

И вот моя самостоятельная жизнь началась… Простые люди только могли мечтать о театре, а взбалмошные сыновья и дочери обеспеченных родителей вроде меня стремились зачем-то попасть на сцену – с жиру бесились, как сказал бы наш дворник, а у моего отца был даже собственный дворник, не только пароход…».

С городами, как и с людьми, у каждого человека возникают свои собственные отношения. Один город встретит тебя прекрасной погодой и чередой маленьких, судьбоносных чудес, другой – досадной кражей кошелька, падением в лужу, попаданием под лошадь и всяческими лишениями, которые очевидно свидетельствуют: чужаку здесь не рады. С Москвой у Фаины отношения сразу не задались: большой, неприветливый город, хоть и впечатлил юную искательницу приключений своим величием, суетой и многолюдьем, но руки ей не подал. Однако девушка оказалась упорной: осенью 1915 года Фаина Фельдман снова отправилась покорять столицу. На этот раз она решила во что бы то ни стало поступить в театральную школу. Энергичная девушка обходила театральные школы одну за одной, попутно ища всевозможные подработки (скудный денежный запас таял слишком быстро). Однако стать студенткой ей все не удавалось, а единственной работой, которую ей удалось найти, стало нерегулярное и весьма скромно оплачиваемое участие в цирковой массовке. Вспоминая это время, Раневская рассказывала:

«Неудачи не сломили моего решения быть на сцене: с трудом устроилась в частную театральную школу, которую вынуждена была оставить из-за невозможности оплачивать уроки. А не могла я оплачивать не только уроки, но и жилье. Деньги, с которыми я приехала в Москву, просто исчезали на глазах, а единственная работа, которую удалось найти, была крайне непостоянной, да и приносила сущие копейки. Но все равно я была счастлива – ведь я подрабатывала в массовке цирка! Но таким счастьем сыт не будешь. В скорости я осталась без крыши над головой. Благо это было летом! А ведь я была девушкой из добропорядочного провинциального буржуазного семейства, которая привыкла спать на мягких перинах и кружевном постельном белье. Мысль о ночлеге на улице не укладывалась в голове. Вот это я попала! Поистине безвыходная ситуация. А оставаться в Москве без денег, да еще и без работы невозможно, так же, как и повторно вернуться неудачницей домой».

Москва на старой открытке

Проходя мимо недосягаемого своего божества – Большого Театра, полуголодная и совершенно отчаявшаяся Фая вдруг безудержно разрыдалась прямо у подножия одной из театральных колонн. Проходившую мимо даму тронуло отчаяние девушки, она подошла, пожалела Фаину и пригласила переночевать к себе. Так началась сорокалетняя дружба Фаины Раневской и великой русской балерины, примы Большого театра – Екатерины Васильевны Гельцер.

Несмотря на разницу в возрасте (когда женщины познакомились, Гельцер было 39 лет), Екатерина и Фаина обнаружили удивительное духовное родство: обе были эксцентричны, остры на язык, остроумны, энергичны и в целом очень похожи. Историки полагают, что своему имиджу зрелая Фаина Раневская во многом обязана старшей подруге, которую невольно копировала в общении. Умная, проницательная Гельцер была язвительна, называла вещи своими именами и слыла в московском театральном кругу неисправимой насмешницей. Именно такой фигурой стала впоследствии и Фаина Раневская. Биограф Андрей Левонович Шляхов рассказывает:

«Фанни, вы меня психологически интересуете», – признавалась Гельцер. Она искренне восхищалась молодостью и самоотверженностью Фаины: «Какая вы фэномэнально молодая, как вам фэномэнально везет!» Радуясь первым успехам Фаины, Екатерина Васильевна признается ей: «Когда я узнала, что вы заняли артистическую линию, я была очень горда, что вы моя подруга».

Екатерина Гельцер была умна, остра на язык и имела привычку называть вещи своими именами. Так, например, рассказывая Фаине о московском театральном закулисье, она называла актерское общество «бандой», имея в виду нравы, в нем царившие.

«Я обожала Гельцер», – говорила Фаина Раневская после смерти Екатерины Васильевны, скончавшейся в 1962 году в Москве восьмидесяти семи лет от роду.

Порой во время бессонницы Екатерина Васильевна могла позвонить Раневской в два, а то и в три часа ночи с каким-нибудь вопросом (Фаина Георгиевна всегда пугалась этих ночных звонков). Вопросы у Гельцер всегда были самые неожиданные, особенно в ночное время. Например, она могла спросить: «Вы не можете мне сказать точно, сколько лет Евгению Онегину?» – или попросить немедленно объяснить ей, что такое формализм.

При всем этом, по свидетельству Раневской, Екатерина Васильевна была необыкновенно умна. Ее кажущуюся наивность, ее ночные звонки Фаина Георгиевна относила за счет причуд, присущих каждому гению.

Екатерина Гельцер делилась с Раневской сердечными тайнами. Однажды сообщила, что ей безумно нравится один господин и что он «древнеримский еврей». Слушая ее, Фаина от души хохотала, но Гельцер никогда на нее за это не обижалась. Она вообще была очень добра и очень ласкова с Фаиной. «Трагически одинокая», по выражению Раневской, она относилась к ней с подлинно материнской нежностью.

Гельцер любила вспоминать молодость. Вспоминала свою самую первую периферию – город Калугу, рассказывала, что мечтает сыграть немую трагическую роль. «Представьте себе, – говорила она Раневской, – что вы – моя мать и у вас две дочери, одна из которых немая, и потому ей все доверяют, но она жестами и мимикой выдает врагов».

«Каких врагов?» – улыбалась Раневская. «Неважно каких», – отвечала Гельцер и начинала импровизировать, придумывая на ходу сюжет драмы, которую они бы вместе исполняли. «Я жестами показываю вам, что наступают враги! Вы поняли меня, враги побеждены, кругом радость и ликование, и мы с вами танцуем Победу!» «Екатерина Васильевна, дело в том, что я не умею танцевать», – робко возражала Раневская. «Неважно, – отмахивалась Гельцер, безумно переживавшая, что уже не танцует на сцене. – Тогда я буду одна танцевать Победу, а вы будете бегать где-нибудь рядом!»