Терри Пратчетт - К оружию! К оружию!

Множество узловатых рук разных размеров потянулись к спрятанному под одеждой оружию.

И все посмотрели на Моркоу.

Это и было самым странным, как вспоминал впоследствии Колон. Все смотрели на Моркоу.

Гаспод обнюхал фонарный столб.

– Трехногий Шерп опять заболел, – сказал он, – и Вилли Молокосос вернулся в город.

Для опытной собаки столб или коновязь на оживленном перекрестке – это все равно что газета с вечерними новостями.

– Где мы сейчас? – спросила Ангва.

Идти по следу Старикашки Рона было непросто. В этом районе воняло отовсюду.

– Где-то в Тенях, – откликнулся Гаспод. – Судя по запахам, в переулке Нежности. – Он обнюхал землю. – Вот он, кажется, нашел. Совсем слабый…

– Здарова, Гаспод…

Голос был глубоким и хриплым, похожим на шепот с легкой добавкой песка. Он донесся откуда-то из переулка.

– Твоя фучка? Нифё такая…

Кто-то мерзко хихикнул.

– О, – произнес Гаспод. – Привет, ребята.

Из переулка показались два пса. Оба были чудовищно огромными и совершенно невнятной породы. Один из них был угольно-черным и походил на бультерьера, скрещенного с мясорубкой. А второй… второй был кобелем, которого наверняка называли Зверем. Верхние и нижние клыки его были настолько длинными, что он смотрел на мир словно сквозь решетку. А еще он был кривоног, хотя говорить об этом вслух в его присутствии, вероятно, стало бы смертельной ошибкой.

Хвост Гаспода нервно завибрировал.

– Познакомься. Это мои друзья: Черный Роджер и…

– Зверь? – предположила Ангва.

– Откуда ты знаешь?

– Просто угадала.

Два страшных пса обошли их с двух сторон, отрезав пути отхода.

– Так, так, так, – заговорил Черный Роджер. – Это кто у нас тут такая красивая?

– Ангва, – ответил Гаспод. – Она э-э…

– …волкодав, – перебила Ангва.

Псы расхаживали вокруг них с плотоядным видом.

– Большой Фидо в курсе? – спросил Черный Роджер.

– Да я просто… – начал было Гаспод.

– Цыц! – перебил Черный Роджер. – Думаю, вы захотите пройти с нами. Сегодня ночь Гильдии.

– Конечно, конечно, – закивал Гаспод. – Никаких проблем.

«Я могла бы справиться с любым из них, – подумала Ангва, – но не с обоими сразу».

Быть вервольфом – это значит обладать достаточной ловкостью и силой челюстей, для того чтобы мгновенно вырвать из человека яремную вену. Этот трюк обожал ее отец, что частенько раздражало мать Ангвы – особенно если он проделывал его перед обедом. Но сама Ангва ни разу не решилась его повторить, предпочитая вегетарианскую диету.

– Бу! – дыхнул ей в ухо Зверь.

– Ни о чем не переживай, – прошептал Гаспод, – мы с Большим Фидо закадычные дру…

– Ты что, пытаешься скрестить когти? Не подозревала, что собаки на такое способны.

– У меня не получается, – с несчастным видом откликнулся Гаспод.

Все больше и больше собак выныривало из теней, когда их то ли вели, то ли гнали по переулкам, которые представляли собой уже даже не переулки, а просто узкие щели между стенами. В конце концов они вышли на голый мрачный пустырь, с четырех сторон окруженный зданиями. В одном из углов дворика-колодца лежала на боку очень большая бочка, из которой торчал уголок рваного одеяла. Возле бочки сидело множество чего-то ожидавших собак. У некоторых из них был только один целый глаз, у других одно ухо, но все без исключения были покрыты шрамами, и у всех были зубы.

– Вы, – скомандовал Черный Роджер, – ждите здесь.

– И не ввдумайте увегать, – добавил Зверь. – Когда фуют твои кифки – это офень больно и обидно.

Агнва пригнула голову до роста Гаспода. Маленький песик дрожал.

– Ты куда меня затащил? – прорычала она. – Это же Собачья Гильдия, верно? Стая бездомных псов…

– Тссс! Не говори так! Они не бездомные ! О боги! – Гаспод нервно огляделся по сторонам. – В Гильдию не принимают кого попало, поверь мне. Это собаки, которые… – он понизил голос до шепота, – …очень плохо себя вели.

– В каком смысле плохо?

– Очень плохо! «Фу, непослушный мальчик. Накажите его поводком. Плохая собака!» и так далее, – шептал Гаспод так, словно произносил ужасную молитву. – Все псы и псины, которых ты здесь видишь… да-да, все до единого!.. когда-то убежали от своих хозяев.

– Всего-навсего?

– Всего-навсего? Всего-навсего ? Ах, ну да. Ты же не настоящая собака. Тебе не понять. Ты даже не подозреваешь, на что это бывает похоже. Но Большой Фидо… он открыл им глаза. «Сбросьте цепи, которые вас душат! – сказал он. – Укусите кормящую руку! Встаньте и взвойте!» Он вернул им гордость, – сказал Гаспод со смесью страха и восхищения в голосе. – Он провозгласил: «Любая собака, не свободная духом, – это мертвая собака». На прошлой неделе он убил добермана только за то, что тот завилял хвостом, увидев проходившего мимо человека.

Ангва оглядела других псов. Вид у них был неопрятный и неухоженный, что делало их, как ни странно, менее похожими на собак. Она разглядела маленького и довольно изящного белого пуделя с разросшимися остатками пуделиной стрижки, а рядом с ним – болонку с изодранными останками клетчатого жилетика, все еще висевшими у нее на плечах. Никто из собак не слонялся по двору и не брехал друг на друга. У всех было одинаково пристальное выражение глаз, которое она уже видела раньше… правда, не совсем у собак.

Гаспода уже откровенно колотило. Ангва тихонько подошла к пуделю, на шее которого под свалявшимся мехом до сих пор можно было разглядеть бриллиантовый ошейник.

– Этот Большой Фидо – он, что, волк какой-то? – спросила она.

– В духовном смысле все собаки – волки, – немедленно ответил пудель, – цинично и жестко оторванные от своего истинного предназначения коварными манипуляциями так называемого человечества.

Фраза прозвучала гладко, как цитата.

– Это Большой Фидо сказал? – рискнула спросить Ангва.

Пудель повернул голову, и она впервые увидела его глаза. Они были красными и невероятно злыми. Существо с такими глазами способно убить кого угодно, потому что безумие – настоящее, подлинное безумие – позволяет проламывать кулаком любую доску.

– Да, – ответил Большой Фидо.

Когда-то он был совершенно обычным псом. Он заискивал, переворачивался с боку на бок, вставал на задние лапки и приносил брошенную палку. Каждый вечер его выводили на прогулку.

Когда это случилось, никакой вспышки света не было. Просто однажды вечером он лежал в корзинке и размышлял о своей кличке «Фидо» и о надписи на корзинке, которая гласила «Фидо». А еще он думал о подстилке с надписью «Фидо», о миске с надписью «Фидо» и, наконец, об ошейнике с надписью «Фидо», как вдруг где-то в глубине его мозга что-то перещелкнуло. В следующую минуту он сожрал подстилку, покусал хозяина и выпрыгнул на улицу через кухонное окно. Там он немедленно встретил лабрадора, который был раза в четыре больше самого Фидо. Лабрадор обсмеял его ошейник, но тридцать секунд спустя уже улепетывал прочь, поджавши хвост и жалобно скуля.