Ксения Хан - Глаза колдуна

Клеменс ждет, что в любую секунду он кинется на случайного прохожего, выбросит в воздух бомбу, припрятанную ради подходящего эффектного момента, схватит ее и уведет в тихое место, где им никто не помешает . Что в любой миг он совершит что-то страшное и опасное или взорвется сам, став эпицентром катастрофы.

Потому что от него веет опасностью и страхом, потому что он внушает ужас, просто сидя вот так, напротив нее, потому что каждое его слово напитано ядом.

– Я не стану отпускать Шона, – отрезает Персиваль. Сердце Клеменс сползает в желудок, а он, внезапно улыбнувшись, договаривает: – Это сделаешь ты.

Песни на площади смолкают в один миг, как по заказу, становится тихо-тихо. В обрушившейся на Клеменс немой ночи ей удается расслышать только биение собственного сердца.

– Я ?

– Этот пустоголовый мальчишка связан со мной, – кивает Персиваль. – Если ты не сможешь разрушить эту связь, если не поможешь Шону, то я буду знать, что ты бесполезна.

Теперь его слова еще больше похожи на угрозу. Что такой человек делает с бесполезными ему людьми? Клеменс заставляет себя не думать об этом и повторяет про себя только одну фразу. Разрушить связь, помочь Шону.

– Но как я… – она запинается на полуслове, ловя насмешливый взгляд Персиваля. Его губы дергаются, будто он хочет сказать что-то, но останавливает себя. Или же это напускное, или же он, точно так же как его «протеже», страдает чем-то нервным. Тогда Клеменс могла бы понять, кто расколол сознание ее приятеля на две половины и сделал из него зависимую от эмоций марионетку. Кто научил его подчиняться своим словам, но не научил контролировать ярость, страх, гнев и боль.

С каждым новым витком ее запутанных размышлений Клеменс все явственнее осознает, что перед нею сидит чудовище в человеческом обличии.

– Ты хочешь забрать у меня мое создание, – говорит Персиваль, – и я помогу тебе только тем, что дам на это право. А теперь…

Он вдруг встает, протягивая девушку ладонь, и Клеменс, подчинившись, медленно поднимается следом и выходит из-за стола в полной растерянности. Персиваль притягивает ее к себе, касается холодными пальцами руки Клеменс. От этой внезапной близости кружится голова, кровь пульсирует в ушах.

– Думаю, наш разговор подошел к концу, моя дорогая, – шепотом произносит Персиваль. – Твой защитник слишком быстро нашел нас. Какая жалость.

– Что?..

Но он уже отходит от Клеменс, отпускает из плена своих ледяных ладоней.

– Фас, Теодор, – бросает он и дарит ей последнюю холодную усмешку, прежде чем Клеменс хватают за плечи чужие горячие руки.

Она вздрагивает и оборачивается, и бледное лицо Персиваля сменяется перед ее глазами на взволнованного Теодора Атласа – со шрамом поперек брови, с темным, по-настоящему испуганным взглядом, с сединой на виске; он дергает ее, как тряпичную куклу, и открывает рот, словно ему не хватает воздуха, и произносит ее имя.

– Клеменс! – восклицает он так, будто последний час только и делал, что звал ее. – Ты в порядке? Ты в порядке?

Клеменс облизывает пересохшие губы. Нет, она не в порядке.

– Да, – отвечает она. – Со мной все хорошо.

Теодор скользит внимательным взглядом по ее лицу, а она боится, что тот сможет увидеть тлеющий в ее глазах страх, и отворачивается.

Персиваля напротив них нет, а на столике рядом стоят нетронутые стаканы с газировкой и соком и крупная купюра. На мгновение Клеменс думает, что последние два часа ей привиделись. Что никакого Персиваля не было и она просто сошла с ума, разговаривая сама с собой все это время. Было бы куда легче думать, что она сумасшедшая.

– Он был тут, верно? – тихо спрашивает Теодор. Он все еще держит Клеменс за плечи, и, не сдержавшись, она утыкается носом в его грудь – пуговицы его рубашки царапают щеку, от него пахнет чем-то терпким и солоноватым.

– Клеменс?

Будь в ее власти время, она зациклила бы это мгновение в длинный день, неделю, месяц, чтобы растянуть миг, когда сердце, обмерев, падает в желудок и сжимается там, противясь действительности: все разом свалилось на Клеменс и балансирует на тонкой грани между реальностью и выдумками из страшных сказок братьев Гримм, так что у нее нет и шанса остаться вменяемой. Все казалось ненастоящим, но ощутимым, даже ее собственный необъяснимый страх перед Персивалем; все, что он говорил, Клеменс решила принять за данность, потому что иного выбора он ей не предоставил. Сейчас ей не хватает времени разложить все по полочкам, и она думает, что если не час назад, то через минуту точно сойдет с ума.

– Где Шон? – спрашивает она, выдыхая Теодору в плечо. Тот удивляется сильнее, чем она могла бы подумать.

– Дома.

– Тогда пойдем.

Клеменс отодвигается, берет Теодора за руку и тянет к выходу из кафе. Он подчиняется только потому, что совершенно сбит с толку. Наверное, сейчас она кажется ему такой же непоследовательной, как и Шон, но в ее голове тугой клубок постепенно разматывается, вопросы всплывают один за другим в обратном порядке. Сейчас ей предстоит решить одну проблему.

Вдоль дороги мелькают неяркие фонари – в это время ночи желтый свет в них начинает угасать, уступая предрассветному розовому. Клеменс и Теодор, держась за руки, шагают по тротуару, и девушка подгоняет их. Быстрее, быстрее, пока она ничего не забыла. Клеменс кажется, что память подведет ее: если в ее силах освободить Шона, то она должна сделать это сейчас, пока разговор с Персивалем теплится в ее сознании. Клеменс проверяет свободной рукой смартфон в кармане: она включила диктофон в самом начале вечера, и он все еще работает.

– Клеменс, – зовет ее Атлас. Она не реагирует, прокручивая в голове последние фразы Персиваля. – Клеменс, черт, да послушай же!

Он останавливается, дергает ее за руку и поворачивает к себе лицом – он все еще растерян, выглядит испуганным, и в его глазах – Клеменс ясно читает это – недавно утихший страх за ее жизнь теперь замещается новым. За ее сознание.

– Что с тобой? – нервно спрашивает Теодор. – Что сказал тебе этот человек? Угрожал? Шантажировал как-то? – Она мотает головой. – Проклятье, Клеменс, что ?

– Ничего, – сухо говорит она. – Мы просто поговорили. Он сказал, что…

Теодор кивает – продолжай, ты можешь рассказать мне, ты можешь верить мне. «Твой защитник слишком быстро нашел нас». Твой защитник . Клеменс чувствует, что запуталась окончательно, и поверх всех вопросов в ее голове всплывает один-единственный, касающийся только Теодора.

– Кого ты видишь во мне? – спрашивает она, вынимая руку из его вспотевшей ладони. Теодор открывает рот, безвольно опускает руку. Отступает на шаг назад, будто этим вопросом Клеменс его оттолкнула. – Кто я, Теодор? – продолжает напирать она. – Кто?