Татьяна Мастрюкова - Приоткрытая дверь

Мама устало посмотрела на меня и украдкой вздохнула. Ясно было, что этот разговор начинать ей совершенно не хотелось и мыслями она витала где-то в своих делах. Но, сделав над собой усилие, вымученно улыбнулась и уточнила:

– Что именно не так?

– Ты разве не замечаешь, что она ведет себя странно? Не как обычно странно, а не по-своему странно! Эти повадки ее, как у лисы какой-то. Даже голос другой стал.

Мама нетерпеливо цыкнула, сделав выражение лица, которым обычно отвечала папе на его претензии и которое означало: «Только не начинай!»

– Насть, Люлька всегда такая, сколько ее помню. Всегда хотела всеобщего внимания и славы. Ничего в ней не менялось и меняться не будет. Надо просто принять ее как данность, раз уж мы живем все вместе. Подумаешь, не пускает тебя в свою комнату. Не понимаю, почему вдруг тебя стало это возмущать.

– Потому что это не ее поведение! И жажда внимания тут ни при чем! Ты заметила, что к ней приятели почти перестали приходить?

Мама неопределенно дернула плечом.

– Мам, а улыбка эта ее новая? Жуткая!

Мама закатила глаза в притворном изумлении и насмешливо напомнила:

– Кажется, раньше ты даже пыталась быть на Люлю похожей.

– Тогда, мам, наверное, со мной что-то не то. Мам, вдруг я с ума сошла? – Предположение настолько страшное, что я даже всхлипнула. – Мерещится то, чего нет.

– Прекрасная ты моя актриса. – Вместо сочувствия мама смотрела на меня с доброй улыбкой, не веря ни единому моему слову. – Ладно, мы, предположим, не заметили. Но в школе-то? В школе тебе что мерещится? Тоже Люля?

– Нет.

Я озадачилась. Действительно, в школе я вообще не думала про домашние странности. Не специально, а словно они улетучивались из памяти напрочь. Даже про фотку со слепыми окнами я вспомнила только после школы, когда мы с ребятами во дворе задержались, шипперили парочку из параллельного класса.

– Не подражай Люле, дочь. Будь сама собой. Придумай что-нибудь поинтереснее. Только не то, что ты ведьма. Эта роль уже занята! – Мама хохотнула и добавила: – И перестань открывать в ее комнату дверь и таскать у нее вещи.

– Это она тебе сказала этот бред? И ты ей веришь?

– Я верю тому, кто говорит правду.

– Но я и говорю правду, мам!

Моя мама промолчала, давая понять, что разговор окончен. Краем глаза я заметила движение за полуоткрытой дверью. Хотя точно помнила, что для серьезного разговора с мамой дверь не просто закрыла даже, а захлопнула.

Теперь же из полумрака коридора в образовавшуюся щель на меня смотрело белеющее лицо тети Юли. Глаза ее были широко раскрыты, а рот растянулся в широкой клоунской улыбке. Все вместе это смотрелось очень жутко, неестественно, хотя и выражало крайнюю радость. Поймав мой взгляд, тетка еще шире улыбнулась (хотя куда уж шире) и отступила во мрак коридора. Она все слышала и осталась очень довольна. Я проиграла.

Сундук в коридоре был заперт. Мама сказала, что понятия не имеет, где ключ, должен быть у бабушки. Но к ней обращаться я не решилась. Бабушка все еще демонстративно дулась на меня.

Не помню даже, когда я видела сундук открытым. Мы использовали его в качестве удобного сиденья. Тут же на витой этажерке стоял стационарный телефон. Когда папа исполнил свою угрозу и приладил к телефонной розетке старинный аппарат с крутящимся диском, проблемы с входящими и исходящими звонками пропали. Правда, звонили нам теперь почему-то редко, только иногда какие-нибудь рекламщики и спамеры.

– Винтажно-лампово! – говорила Люля про сочетание сундука и телефона. – Не хватает запаха «Красной Москвы» и нафталина!

Люля, везде Люля…

Вроде бы в сундуке хранились какие-то старые вещи – то ли дедушкино пальто, то ли шинель, то ли вообще отрез сукна времен бабушкиной молодости. Я попыталась заглянуть в замочную скважину и даже понюхала ее, но в сундуке царила темнота и удушливый запах застарелой пыли.

Скрючившись в уголке родительской комнаты, прямо рядом с дверью на балкон, я открыла на планшете поисковик. Сидела я так не потому, что пряталась, а потому, что обнаружила устойчивую точку, где отлично ловился сигнал, даже новые серии можно было скачивать. Не самое удобное во всех смыслах место, но все же.

Искала я признаки шизофрении, раздвоения личности, паранойи – короче, всего самого жуткого, что могло со мной произойти. Как и следовало ожидать, все подходящие симптомы я у себя нашла. Мама просто отказывалась признавать очевидное. Я свихнулась. Тронулась.

Правда, настоящий сумасшедший, судя по тем же найденным материалам, не может адекватно оценивать свое состояние и ненормальным себя не признает. А я, наоборот, готова была смириться со своей психической болезнью. Ведь это не так страшно, правда? Это же лечится? Таблеточки там, укольчики. Лучше так, чем если бы ненормальной оказалась не я, а…

В конце концов, я не раздваиваюсь. Не страдаю лунатизмом, никого ночами не бужу. Не получаю ценные указания от каких-то там особенных знающих людей.

Заранее сморщившись и сжавшись в комочек, словно в ожидании удара, я забила в поисковую строку: «Одержимость». В конце концов, это одно из первых слов, связанных с вызовами духов и странным поведением, которое предлагает любой поисковик.

Пролистнув страницу глубоко вниз, после многочисленных ссылок на кинофильмы, я случайно на что-то ткнула, и на экране появилась отталкивающая картинка молоденькой девушки. Так сказать, до и после. «Одержимость духами».

Лучше бы я этого не читала.

Примеряя описание то к тете Юле, то к себе, я уже была готова наплевать на все и смириться.

Не стану же я всерьез настаивать на проведении обряда экзорцизма над собственной теткой? Когда все полностью уверены, что все мы совершенно нормальны и ничего сверхъестественного не происходит.

Я думала и думала над этим как одержимая , когда мы в кои-то веки собрались полным составом за столом на кухне.

Была у нас такая традиция: если все оказывались в выходной день одновременно дома, то непременно готовили общий обед и вместе садились есть. Обычно же и готовили, и питались раздельно. У бабушки вообще был личный маленький холодильник, который она демонстративно завела, чтобы «не объедать зятя».

Только Люле было наплевать, кто готовит и из чего. Никто не оставил бы ее голодной. Она так привыкла быть младшей в семье. Поздний ребенок, с которым все носятся, которого все безусловно любят. Даже когда родилась я, ситуация хотя и немного скорректировалась, но практически не изменилась. По крайней мере, так считала сама тетя Юля. Только папа иногда бунтовал: «Да эта ваша Люля!..»