Тим Пауэрс - Последняя ставка

Громадный ковбой Вегас-Вик с крыши «Пионер-казино», ухмыляясь из-под гигантской фантасмагорической ковбойской шляпы широким ртом, сделанным из призрачных неоновых трубок, нагнулся и попытался прихлопнуть Диану раскрытой ладонью.

Она метнулась в сторону, покатилась по горячему песку, но не выпустила обломок, и, как только остановилась, сунула его в рот. Края действительно оказались острыми, сразу порезали ей язык и нёбо, но она заставила себя проглотить половинку фишки.

И в тот же миг она ощутила в себе нечто такое, куда входили и Скотт, и Оливер, и Скэт, и Оззи, и некая сущность из близлежащего озера, и даже бедняга Ханс, и она поняла, что у нее вполне хватит сил, чтобы снова встать на ноги, и не только на это.

Мавранос не сомневался, что его вот-вот хватит удар, и значит, он все же обманет свой рак.

Он ощущал вкус крови и ковылял по дороге, не зная, его ли это кровь или Поге, и горло у него болело из-за того, что он только что проорал: «Ешь меня!» в безнадежной попытке не уступить в дуэте голосу Снейхивера, сотрясавшему весь мир.

А теперь Снейхивер, в ореоле мечущихся летучих мышей, вскарабкался на дальний парапет и плясал на нем, а под ним почти отвесно уходил вниз обрыв, шестьсот футов пустоты, под которыми простерлась бетонная крыша машинного зала электростанции, расположенного в нижнем бьефе плотины.

Поге пробирался между стоявшими автомобилями по проезжей части, и в какой-то миг Мавраносу показалось, что он совсем близко и до него можно допрыгнуть, но уже в следующий момент их снова разделило несколько сотен футов.

Мавранос боялся, что Поге столкнет Снейхивера в эту зияющую, наполовину естественную, наполовину рукотворную пропасть, а потом, освободившись от наведенных Снейхивером безумия и слепоты, вернется на прежнее место и нырнет в озеро, остановив тем самым часы и испортив воду. Если Поге захочет это сделать, Мавраносу, по всей видимости, придется попытаться застрелить его.

Дышать было трудно – воздух внезапно пропитался горячим, душным, липким туманом, но это вроде бы уже не была кровь Поге; Мавранос потер ладонью губы, пригладил усы и обнаружил на них какой-то налет, пахнущий водорослями. Он вынул револьвер из-за пояса и, держа его перед собой, брел вслед за Поге, спотыкаясь и наталкиваясь на машины.

И хотя он наполовину ослеп из-за колдовских припевок Снейхивера, у него не было никаких сомнений, что среди всего, что описывало круги, в центре которых находилась подпрыгивавшая фигура Снейхивера, были рыбы: окуни, карпы и сомы с длинными усами. Некоторые из этих рыбешек казались крохотными и вроде бы мельтешили прямо перед носом Мавраноса, а другие, напротив, были громадными и мчались с астрономической скоростью не ближе орбиты луны.

Мостовая под его ногами шевелилась, и, опустив взгляд, он увидел, как по бетону стремительно разбегались трещины, которые то расширялись, то сужались, как пульсирующие артерии – неужто плотина рушится? – а затем он очутился высоко над землей, сам повис где-то в районе лунной орбиты, и то, что он принял за трещины или артерии, оказалось огромными речными дельтами, менявшимися в сдвинутом в фиолетовую сторону излучении неестественно быстро мчащихся столетий.

Он заставил себя посмотреть вверх и увидел летучих мышей, разлетавшихся от Снейхивера рваными пульсирующими облаками, а безумец вновь заорал:

– Королева Каледона, сколько миль до Вавилона?

Снейхивер отчаянно плясал на узком краю высокого, по грудь, парапета, высоко вскидывая ноги и размахивая руками; фалды его донельзя заношенного пальто развевались на сыром ветру. Мавраносу показалось, что он стал выше; более того, в какое-то мгновение он даже вознесся выше гор, стоявших по обе стороны плотины, и его радостно запрокинутое безумное лицо находилось ближе к небесам, чем все, лежавшее вокруг.

– Три десятка и десяток, – отчетливо распевал он, и его голос отдавался в гомоне летучих мышей и рыб. – Я по лунному лучу долететь туда хочу. Так лети и развлекайся, и обратно возвращайся.

Небо потемнело, словно внезапно случилось затмение, но над горами явственно виднелась полная луна. Плотина сотрясалась от завихрений и сбоев в турбинах и водоводах, являвшихся ее сердцем.

– Пожалуй, добавлю, – сказал Крейн и бросил в банк еще две купюры, стараясь говорить с театральной небрежностью обладателя выигрышной «руки», пытающегося прикинуться слабым, чтобы спровоцировать еще одно уравнивание.

Крейн сразу повысил первоначальную ставку в двести долларов, но соперник, немного подумав, тоже повысил, вернув инициативу Крейну.

Складывалось впечатление, что этот кон будет разыгрываться не меньше часа.

Плавучий дом как будто вращался в воде, и Крейну приходилось делать усилие, чтобы не схватиться за край стола, как уже поступили несколько игроков.

Оказавшись перед перспективой еще одного повышения ставки на двести долларов, молодой человек задумчиво потер обросший подбородок и уставился на шесть открытых карт Крейна: шестерку и восьмерку чаш, рыцаря жезлов и семерку, восьмерку и девятку мечей.

Крейн знал, что у его соперника тузовый флеш в монетах; молодой человек, несомненно, думал о том, являются ли семерка, восьмерка и девятка мечей частью стрит-флеша, который побьет его карту.

Крейн заметил, что зрачки противника расширились, и понял, что тот намерен еще раз повысить ставку и вскрыться, закончив торг.

В таком случае Крейн проигрывал. И в голове у него сейчас была лишь одна навязчивая мысль: Оззи, что же делать?

Придумал!

– Как тебя зовут, мальчик? – резко спросил Крейн, сверкнув широкой улыбкой и показав зубы, испачканные губной помадой (в этом он не сомневался), и молясь о том, чтобы имя противника оказалось односложным.

– А? – рассеянно отозвался молодой человек, медленно подвинув руку к стопке денег. – Стив.

– Он «стоит»! – вдруг заорал Крейн и мгновенно перевернул две свои закрытые карты – десятку и короля мечей, но держа ладонь так, чтобы достоинство короля не было видно и выглядывал лишь кончик меча. – А у меня вальтовый стрит-флеш!

– Я не говорил: «Стою!», – возмутился молодой противник. – Я сказал: «Стив». И все меня слышали.

Крейн поспешно закрыл короля, но намеренно неловко переворачивал десятку, чтобы все успели увидеть ее, прежде чем он снова закроет карты.

Потом Крейн поднял голову, постаравшись изобразить на размалеванном косметикой лице крайнюю степень гнева.

– А я говорю, что он сказал: «Стою!»

– Вы темните, – сказал Ньют, вытирая потное лицо. – Он сказал: «Стив».

Остальные игроки закивали и принялись соглашаться.

Леон смотрел на Крейна.

– Вам чертовски хочется выиграть еще один кон, – сказал он, озадаченно хмурясь. – Но парень ясно сказал: «Стив». – Леон повернулся к молодому сопернику Крейна и взглянул на него раскрытым глазом. – Вы хотите сказать: «Поддерживаю»?