Тим Пауэрс - Последняя ставка

Крейн отвел глаза от слепящего света и увидел Мавраноса и Стиви, которые в напряженных позах сидели в креслах на причале. Стиви держал на коленях дробовик.

– Скотт Крейн, – сказал Ханари, – медленно, левой рукой, выньте пистолет из-за пояса и бросьте за борт.

Услышав об оружии, Стиви встал и поднял ружье, а второй «аминокислотник» отступил, чтобы расчистить себе сектор стрельбы.

Крейн запустил левую руку под рубашку и нащупал обрезиненную рукоять револьвера. Вынув его из-под ремня, он приостановился.

«Тело Ханари снова занял мой отец, – подумал он, – и мне остается лишь резко повернуться и постараться убить его и обоих «аминокислотников» в придачу».

Он весь покрылся холодным потом, но начал чуть заметно сгибать колени, пытаясь одновременно прикинуть, как взмахнуть рукой, чтобы рукоять удобно легла в ладонь, и куда падать после первого выстрела.

– Прибежище и укрытие, – мягким тоном произнес Ханари.

Эти слова Крейн слышал от Сигела в том видении, которое явилось ему во время погружения в озеро.

«Придется поверить хоть кому-то, – подумал Крейн, моргая из-за того, что едкий пот щипал глаза. – Можно ли верить Багси Сигелу? »

Он выпрямился, швырнул револьвер за борт и услышал громкий плеск воды. Потом набрал полную грудь воздуха и выдохнул.

– Теперь ты, Фрэнк, – сказал Ханари. – Туда же, в озеро.

После секундной заминки револьвер пролетел мимо Крейна и тоже плюхнулся в воду.

– Стиви, – продолжал Ханари, – дай мне ружье.

Крейн повернулся и увидел, как Стиви перебрался на палубу, вручил ружье багроволицему телу Ханари и почтительно отступил.

Ханари поднял его и оттянул цевье, дослав патрон.

Потом навел ружье на Фрэнка.

– Встань-ка около Стиви, сынок, – устало произнес сочный баритон. – На причале. Пришел новый Король, и вы ему совершенно ни к чему.

Фрэнк и Стиви сошли с лодки и остановились, явно испуганные, на дощатом причале.

Белый свет коснулся улицы; Крейн оглянулся и его ослепили первые проблески нового солнца над пиками Блэк-маунтинс.

– Убирайтесь, – приказал призрак Бенджамина Сигела устами тела Арта Ханари. – Выбросьте из голов все свои амбиции. Живо! – Он шагнул в сторону «аминокислотников», и те рысцой помчались в сторону автостоянки.

Тело Ханари дошло с ними до подъездной дорожки, остановилось там с ружьем на изготовку и проводило взглядом парней, без оглядки спешивших к двум белым «Эль Камино», стоявшим бок о бок.

Мавранос, не вставая из кресла, тоже посмотрел им вслед, а потом перевел взгляд на Крейна.

Тот приглашающе махнул рукой и негромко сказал:

– Поднимайся сюда, Арки.

Мавранос остановился в дверях салона и окинул взглядом просторное помещение, от большого стола, крытого зеленым сукном, до подергивавшейся фигуры Доктора Протечки в инвалидном кресле. Старик снова и снова спрашивал, доводилось ли кому-нибудь нюхать розы.

Стол был пуст. Карты Ломбардской Нулевой колоды были разбросаны по красному ковру.

Крейн хрипло застонал.

– Помоги собрать их, – попросил он.

Мавранос подошел к бару и наклонился, чтобы поднять карты, а Крейн опустился на четвереньки возле стола и начал сгребать те, которые валялись там.

Доктор Протечка дернулся в кресле и произнес:

– Лезь ко мне на колени, сынок.

Крейн пропустил его слова мимо ушей. «Двойка мечей, – сказал он себе, подняв эту карту, – а вот десятка чаш…»

– «Если… мрачны небеса…» — пропел Доктор Протечка.

Крейн набрал полную горсть карт, небрежно сунул их в карман, чтобы они не разлетелись, и, перебравшись, все так же на четвереньках, немного в сторону, принялся собирать остальные.

Вскоре он оказался не в силах выдерживать незаконченность песенки, так и повисшей в прохладе утра.

– «Чего ты не боишься?» – сквозь зубы повторил, казалось бы, давно забытые слова.

– Я не боюсь мрачных небес… – пропел Протечка.

Крейн засунул в карман очередную стопку карт и переполз по ковру к следующей россыпи. Размалеванные лица с идиотическими выражениями смотрели на него, а он подбирал их и мял в кулаке.

– «Что я с ним делаю?» – произнес он, приходя в бешенство оттого, что эти старинные ритуальные слова так глубоко въелись в его память. Шестерка чаш, туз жезлов, Дурак…

– «Ты наполняешь их голубизной…»

«Господи!» – подумал Крейн, чувствуя, как его глаза заполняются слезами.

– «Как меня зовут?» – старательно спросил он сорвавшимся голосом.

– «Сынок».

– Ну вот, все, – сказал Мавранос и выпрямился с полными руками карт. Он не глядел ни на Крейна, ни на старика.

– Отлично, – ответил Крейн, тоже поднимаясь на ноги. Голос его звучал ровно. – Положи их на стол. Я сейчас разрежу те, которые мы собрали, а потом поищем остальные.

Он вынул из кармана джинсов тот самый складной нож, который вынул из стены в туннеле под «Фламинго», и после того как Мавранос подошел к столу и выложил карты на зеленое сукно, и он сам тоже выудил из карманов те карты, которые подобрал, сложил все аккуратной стопкой, открыл нож и приставил острие к рубашке верхней карты. Затем, вспомнив ту ночь, когда пропорол себе ногу, он с силой стукнул ладонью по верху рукояти, и лезвие проткнуло карты.

Лодка не покачнулась, в окна не хлестнул внезапный дождь, никаких голосов не раздалось над озером.

Нож стоял торчком, воткнувшись острием в дерево столешницы под зеленым сукном.

– Вот еще валяется, и еще, – тихо сказал Мавранос, – в углах.

– Давай-ка их тоже подберем. – Крейн присел на корточки у правого борта и поднял сразу полдюжины карт – и почувствовал на себе взгляд Доктора Протечки, взгляд своего отца.

Оглянувшись через комнату, он увидел, что старик умоляюще смотрит на него.

– «Что сделают с тобою друзья?» – почти ласково спросил Крейн.

Его отец улыбнулся и открыл рот:

– «Друзья покинут меня…»

– У меня все, – сообщил Мавранос, подходя к столу с пригоршней карт.

– И у меня вроде тоже, – сказал Крейн и выпрямился. – Похоже, что все. Знаешь что, Арки, пересчитай их, ладно? – К его горлу подступило рыданье, он умолк и подождал, чтобы вновь говорить ровно. – Сомневаюсь, что у меня получится.

– Ща сделаю.

Мавранос забрал карты из рук Крейна и тот сердито посмотрел на отца:

– На что ты согласен? – спросил он.

– «Я согласен: пусть все меня покинут…»

– Семьдесят восемь, – сообщил Мавранос чуть заметно дрожащим голосом.

– Да, все тут, – сказал Крейн. Вынув из внутреннего кармана вторую колоду, он положил ее рядом с первой. Потом выдернул нож из стола и принялся резать, полосовать и пилить карты.

Ему почудилось, будто они ерзали и сопротивлялись под ножом, он ощущал упругий отпор, сопротивление и ярость, когда стальное лезвие разрушало картонные плоскости и сокрушало рисунки, но через считаные минуты все карты превратились в гору бесформенных обрезков.