Вадим Назаров - Круги на воде

Ева открыла глаза и сказала:

Мне привиделось, что я надела во сне чужое платье и стала другим человеком, своей матерью, мой первенец принес на руках мертвое тело младшего брата, всю ночь я плакала над ними, не знала, что делать, не умела ни наказать, ни похоронить.

Ангел успокоил ее единственным нежным жестом. Он не придавал значения ее словам, мало ли что приснится беременной? Утром, выдалбливая люльку в форме ковчега из дерева гофер, он думал, что в связи с ним для Евы меньше греха, чем в браке с племянником. Но если девушкам можно выходить за того, кто позовет, то Ангелам вообще нельзя жениться, чтобы никто не сказал:

Имею против тебя то, что оставил ты первую любовь свою.

В своей любви к Адамовой дочери Ангел был подобен ветру, он обволакивал ее с головы до ног, и не она носила его ребенка, но он носил их обоих – дитя и мать.

Ева же была подобна плодовому дереву, она тихонько шелестела в ответ на его ласки, но слышала только свой плод, чувствовала, как он медленно зреет, и никак не могла понять, откуда возьмутся кости в ее чреве.

Она ходила на реку смотреть, как на зеленых полях планктона пасутся стада печальных карпов, мелькают среди камней тени змееголовых угрей и мохнатых рыб-медведиц. Ева воображала, что и в её водах плещется рыбка, она ловила ртом солнечные лучи, чтобы во чреве, как в реке, рябили блики.

Сидя верхом на потолочной балке, Гевил улыбался, глядя, как Ева заплетает маленькие рыжие косички и уши ее трогательно торчат, розовые, совсем не загорелые, в отличие от лица. Теперь у Ангела было много работы, он знал, что скоро ветер переменится, и спешно строил дом с башней из соляных блоков и глыб, чтобы Еве не пришлось рожать под кустом. Он работал один, волк только зализывал швы между блоками, превращая их в монолит.

Вечерами, утомленный человеческим трудом, Ангел лежал рядом с женщиной и гладил ее живот. Он прислушивался к сердцу эмбриона и по тому, как трепетно оно билось, заключил, что Ева принесет дочь.

Ангел вбивал гвозди в крышу, когда жена тихо позвала его. Он бросил работу и побежал вниз по лестнице, словно забыв, что умеет летать. Молоток с веселым грохотом скатился с крыши, разбил лист оконной слюды, Гевил поскользнулся, зацепился крылом о косяк, повалил бочку с воском и вывалился из дома прочь.

Ева стояла на коленях, по окровавленной траве тянулась пуповина. Она протягивала мужу завернутого в платок младенца. Ее губы были черными от боли, а глаза красными от любви. Гевил прошептал отторгающую молитву и мечом Хранителя перерезал пуповину.

На закате облака выстроились в плотное кольцо вдоль всех четырех горизонтов, в нем читались силуэты птиц, людей и животных. Фигуры плавно перетекали одна в другую, садились на корабли и плыли вокруг света. Солнце величаво садилось, небо темнело, облака из белых стали лиловыми и превратились в стену.

Ангел весь вечер не покидал башни и не увидел знамения. Он стоял между ложем Евы и колыбелью маленькой девочки, что лицом была вся в отца, от того и имя ей – Ангелика .

Ночью Гевилу явился грозный Ангел Иегудил, велел прощаться, оставив на сборы три дня.

Было утро. Ева ничего не знала, но уже догадывалась. Они лежали на крыше башни, девочка – на груди у матери, и смотрели, как ласточки и стрижи стремительно проносятся по границе небес. Пели. Еве казалось, что лежат они глубоко под водой и каждый звук заключен в отдельный пузырек воздуха. Пузырьки поднимались вверх, путались и когда, наконец, лопались, песня не складывалась и мелодия терялась.

Иегудил сказал: Ты должен знать, что на Земле, как и на Небе, за любовь нет наказания.

Твоя вина в том, что:

Ты молился корыстно, Ты притронулся к заветной воде, Ты имел связь с чадом, которое благословил, то есть, по сути, с духовной дочерью.

Она будет осуждена? – спросил Гевил.

Нет, – сказал Иегудил.

Гевил по чину поклонился. Иегудил сложил ла дони крестом в знак того, что по-братски сострадает ему.

Ангел лежал, обнимая жену и дочь, и думал:

Я зарыл в эту землю все мои таланты , и вот две женщины – мой урожай.

В дверь громко постучали, Ева тревожно взглянула на мужа.

Успокойся, – сказал Гевил, – у нас еще три дня, это какой-нибудь зверь пришел лечиться.

На крыльце стояла старуха. Ангел остался в дверях и расправил, закрывая вход, крылья. Он догадывался, кто хочет говорить с ним.

Старуха потёрла губу уголком платка и, опершись на клюку, быстро зашептала по-арамейски:

Просили передать: поклонись Светоносцу , первому из вас, и тебе не только оставят эту жену, но и дадут возможность стать отцом целого народа славных исполинов, которые унаследуют мир.

Гевил улыбнулся, помолчал, потом сказал на ангельском языке:

В наказание за грехи я готов до трубного гласа сидеть в яме, полной гнилых червей, но никогда не пойду против Господа, сотворившего Небо и Землю.

И добавил волшебное слово: Аминь.

Старуха пыталась было закрыть уши, но слово уже влетело в нее и жгло изнутри. Из носа старухи пошел пар, потекла зловонная жижа.

Гевил запер дверь и поднялся к жене.

Ева, – сказал Ангел, – скоро мы расстанемся. Я буду молиться за вас. Береги девочку и не бросай люльку, она еще послужит ей.

Я буду очень далеко, и даже на том свете мы не увидимся. Но у нас еще целых три дня, так не будем же их терять.

Гевил был наказан черной работой. Он убивал кистеперых китов перед Потопом, резал египетских первенцев, разрушал Содом. Среди узников на небесной галере он был хорошо известен.

Ева отправилась по степи к Иаван-городу, к спине её была приторочена люлька с ребенком, из-под ремней сочилась кровь, из грудей – молоко. Капли смешались в следах, так появились первые опийные маки.

Ангелика росла тихим задумчивым ребенком, в ее волосах среди огненных прядей пробилось сизое перо.

Марина пришла в себя в больнице. В истории болезни значилось: отравление угарным газом .

Соседи-алкоголики растопили камин, который в последний раз пробовал живой огонь, должно быть, году в двадцатом, когда доктор Тойфель уничтожал семейный архив. Едва в изразцах заплясало шальное пламя, из трубы, забитой прошлогодним снегом, тяжело ухая, вылетела опаленная сова.

Марина знала, что диагноз не верен. В ее легкие просто попала вода из сновидения.

Она помнила смутно: какие-то люди бегали вокруг нее, били по щекам, но больно не было, стало быть, били внутри сна.

Человек в пространстве мечты легок и неуязвим. Он прыгает, как мячик, летает, как волан, и всегда возвращается целым и безмятежным, о какие бы скалы ни разбивался во сне.

Однажды Марине случилось проучить на той стороне наглеца. Она наотмашь лупила негодяя бамбуковой палкой, но на нем не появилось и царапины, обидчик противно смеялся и показывал палец.