Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса IV

Положил покупки на кухонный стол, вошел в кладовую, заставленную досками и ветхими картинными рамами. Подошел к окну – тому, что слева, почти строго на север, второе, южное, самое обычное, много раз проверял. Хотя на самом деле, конечно, ничего ты не проверял, тебя до сегодняшнего полудня и на свете-то не было; если посмотреть на ситуацию незаинтересованно, со стороны, это очень смешно.

Впрочем, даже так смешно. Почти до слез.

Выглянул в северное окно и не увидел там ничего особенного. Только похожий на праздничный торт купол костела Святого Казимира, освещенную послеполуденным солнцем улицу, удаляющихся в сторону Барбакана итальянских туристов, ползущий за ними со скоростью полкилометра примерно в час синий автомобиль и юных девиц с яркими разноцветными волосами, идущих в обратном направлении, от Бокшто к филармонии, то ли за конфетами с сыром, то ли за кофе, то ли за яблочным пирогом.

Сотня богов нерожденных, неужели я так ошибся? Не вспомнил о чудесных свойствах окна, а просто их сочинил? Или все-таки вспомнил, но не существующий факт, а просто как могли бы обстоять мои дела в волшебном царстве победившего сослагательного наклонения, где Трийя – не выдумка писателя, чье имя я почему-то так и не решился выяснить, а настоящее горное королевство, откуда я родом.

И даже если не могу туда вернуться, всегда остается возможность увидеть, как там сейчас дела. Этого совершенно достаточно для начала, а потом… да какая разница что потом? Можно подумать, я никогда прежде подолгу не жил не чужбине. И, между прочим, отлично себя при этом чувствовал, бродяжья натура, всегда таким был.

Девицы меж тем остановились прямо посреди проезжей части и уставились на него. Та, что с малиновой челкой, подняла было руку с маленьким аппаратом, желая, видимо, сфотографировать его, как городскую достопримечательность, но на полдороги передумала и спрятала аппарат обратно в карман. Вторая, с кудрями цвета молодой бирюзы просто смотрела, не отрываясь, даже рот приоткрыла от изумления. Ее можно понять – когда видишь крошечное окошко в арке над улицей, очень трудно поверить, что в этом помещении может кто-нибудь жить. И, конечно, увидев в окне человеческое лицо, изрядно удивляешься. Сам бы на их месте так стоял и смотрел.

Помахал любопытным барышням – просто чтобы поднять настроение им и себе – и тут наконец вспомнил, как на самом деле надо смотреть в это окно.

Закрыл правый глаз, а левый только прищурил, и тогда яркий послеполуденный свет сменился глубокой тьмой, разглядеть в которой удавалось только округлые очертания лесистых гор, да священный Трийский ледник Эркувейла тускло белел вдалеке.

…– Ты видела? – спросила наконец Мура. – Он нам помахал! И сразу исчез.

Настя молча кивнула. И еще раз, для верности. И в третий, сама не понимая, зачем.

– Наверное, все-таки не исчез, – наконец сказала она. – Просто закрыл один глаз, а другой прищурил. И теперь видит из окна не нас, а Трийю. Очень важно знать, как дела дома, особенно если нельзя в любой момент позвонить.

Стефан всегда узнает первым. И сразу звонит мне. И говорит: «Надо бы нам с тобой выпить пива». А когда дозвониться до меня невозможно, Стефан берется за бубен. И ритм его ударов передает ровно то же самое.

Стефан знает, что пиво я не люблю. И что я приду так быстро, как смогу, он тоже знает.

Стефан всегда приходит раньше назначенного времени. Когда я появляюсь на улице Этмону, он уже сидит в баре на углу, и кружка его наполовину пуста.

Я усаживаюсь напротив и спрашиваю:

– Опять?

Стефан делает такое неуловимое движение бровями, как будто они – плечи, которыми он пожал. Дескать, сам знаешь, что толку болтать.

Знаю, конечно. Но всегда есть надежда, что на этот раз Стефан просто захотел выпить со мной пива. Как нормальный живой человек с нормальным живым человеком, елки, почему нет. Потому что давно не виделись, настроение ни к черту, куча новостей и, например, зима на носу. Всего через каких-то жалких четыре месяца.

Но достаточно посмотреть на его лицо, чтобы расстаться с иллюзиями. Причем не только с текущими, а вообще со всеми. Раз и навсегда.

Вот и сейчас.

– Как-то часто в последнее время, – говорю я. И достаю кисет с табаком.

Когда я человек, я курю. Особенно когда я человек, который нервничает, да так сильно, что желает немедленно развеяться по ветру. То есть, перейти в свое естественное состояние. Почти непреодолимый соблазн. А табак помогает сохранять нужную форму. Собственно, именно для удобства таких как мы он и растет на этой планете. Когда курят нормальные люди, которым от своей человеческой формы при всем желании никуда не деться, это выглядит ужасно смешно, нелепо и даже мило. Как если бы рыба установила у себя на дне ванну и регулярно ее принимала.

– Часто, – соглашается Стефан. – За этот год уже второй раз. Раньше было полегче. Пиво будешь?

Мое человеческое тело отрицательно мотает головой. Оно, как уже было сказано, пиво не любит. Однако мой мятежный дух говорит:

– Ладно, давай.

Он к этому моменту уже настолько мятежный, что искренне считает: чем хуже, тем лучше. И до известной степени прав.

– Мне очень жаль, – говорит Стефан.

Правду говорит. Еще бы ему не жаль. Стефану было бы гораздо легче, если бы он мог справиться сам. Но он не может. И вообще никто.

Я на самом деле тоже не могу. Но кроме меня – некому.

– Да ладно тебе, – говорю я, отхлебывая пиво. Оно довольно противное, как и положено пиву.

Ничего, потерплю.

– Нечестно получается, – говорит Стефан. – Как жить, так все вместе, а как умирать – так всегда ты один.

Поскольку искусство хитроумного движения бровями мне недоступно, приходится просто с досадой поднимать одну из них. И кривить рот. И разводить руками. Дескать, с радостью уступил бы эту обязанность кому угодно другому, но ничего не поделаешь, такой уж дурацкий расклад, ладно, как-нибудь справлюсь.

Очень много бессмысленной суеты. Но не могу же я оставить его без ответа.

Какое-то время мы со Стефаном молчим. Просто пьем пиво и курим. Потому что все уже было сказано столько раз, что добавить нам нечего. Только и можем – немного продлить счастливый момент, пока мы живы и вместе, сидим за одним столом.

Потом Стефан поднимается и уходит. А я остаюсь в баре на Этмону с почти полной кружкой пива и ярким белым солнечным ужасом, обступающим меня со всех сторон. Не потому что я так уж напуган – хотя конечно напуган. Однако в данном случае белый солнечный ужас – не чувство, охватившее меня, а объективно существующий внешний фактор, что-то вроде дневного света или наоборот, темноты.

Для меня объективно существующий. И еще для Стефана. А больше, пожалуй, ни для кого. Пока.