Андрей Посняков - Семейное дело

Лишь одна шавка, оказавшаяся ближе остальных к девушке, прижалась к земле, заскулила, а потом бросилась прочь.

А Лера влетела в самую гущу «сражения».

Собаки не рвали перепуганного мальчишку. Или ещё не рвали. Они столпились вокруг него, наседали одна на другую и лаяли, скалились, лаяли все громче, всё яростнее, вводя валяющегося на земле Лёшку в истерику, и появление учительницы стало для него спасением.

Она прыгнула — через две или три псины, — оказалась возле мальчика, развернулась, снова рыкнула — негромко, для собак, помнила, что её видят, — и чуть присела, демонстрируя готовность к бою.

«Хотите драться, шавки?»

Её прыжок и приглашение вызвали у псин лёгкое смущение. Сявки сильны в стае, привыкли, что когда их много, к ним никто не лезет, привыкли к силе, которую даёт именно это, и растерялись, увидев, что хрупкая черноволосая девушка плевать хотела на их количество.

Да девушка ли?

Лера почувствовала, что глаза наливаются кровью, дыхание становится хриплым, быстрым, а ногти превращаются в когти… И, едва не опоздав, вспомнила, что допускать превращения никак нельзя…

«Не удержусь!»

И тогда не кровь прольётся на глазах у детей — кровища! Поскольку то, что рвалось изнутри, уже примерилось растерзать всю стаю без остатка, дрожало от нетерпения и нашёптывало: «Давай! Это же так весело!» И не бахвальство в том шёпоте было, не удалая глупость, а веселье хладнокровного воина, знающего, чем всё закончится, и давно не пившего тёплой крови, пусть даже и собачьей.

И страшно подумать, что увидят стоящие у ограды дети. Страшно. Одно понятно: плакать они в дальнейшем будут не при виде диких псов, а вспоминая молоденькую учительницу рисования.

«Надо удержать!»

И в этот момент, к счастью, Лера увидела вожака стаи.

— Любишь гоняться за детьми?

Нет, вопроса не получилось — только хриплый рык, полный обещания смерти, и бешеный взгляд готового сорваться чудовища, обещающий то же самое, только быстрее и мучительнее.

Секунду зверь смотрел на зверя, а затем — отступил.

И стая враз перестала лаять, поглядывая на Валерию с явным страхом.

— Прочь!

Псины бросились вверх по улице.

— Ты в порядке?

— Ты в порядке?

Валерия дождалась короткого кивка от мальчика и обернулась на чужой вопрос из-за спины — Ройкин! Лицо перекошено, в руке табельный «макаров». «Ты откуда тут взялся, Димуля? Следил, что ли?»

— Я к тебе хотел… — Ройкин повёл рукой, увидел в ней пистолет, изумился и принялся неловко запихивать его в кобуру. — Думал… насчёт вечера договориться…

Голос его подрагивал.

Белый «Форд» стоял посреди дороги, дверца распахнута, двигатель не заглушён: подъезжая, опер увидел, что девушка в беде, и сразу бросился на помощь.

— Спасибо! — Лера быстро поцеловала Диму в губы. — Спасибо.

— Ты как?

— Нормально.

— Ты прямо на них…

— Всё в порядке. — Девушка вернулась к мальчику. — Лёша, поднимайся.

— А они точно ушли?

— Тебя не покусали?

Подбежали Марина Николаевна с продлёнки, завхоз Кардалевич.

— Посмотрите мальчика, — попросила Лера. — Проверьте, нет ли укусов.

— А вы, Валерия Викторовна?

— Я в порядке, меня не тронули.

— Как ты их прогнала? — тихо спросил Ройкин, отводя девушку в сторону. — Из баллончика? Газом?

— Нет. — Лера дёрнула плечом: — Просто попросила уйти.

— Просто попросила?!

— Рявкнула: «Вон!!», они и послушали. — Лера слабо улыбнулась. — Я ведь учительница…

И посмотрела в сторону сквера. Но не на калитку, рядом с которой толпилась её группа, а дальше по улице, где возле кустов сирени, как показалось девушке, ошивался Цыпа.

Прораб Василий Данилович Шишкин подстерёг архитектора на улице, у главного крыльца реставрируемой усадьбы. Внутрь не пошёл. Во-первых, сапоги после путешествия по зоне земляных работ были настолько грязными, что Шишкин не рискнул топтаться в них по паркету, пусть даже не циклёванному и плотно накрытому плёнкой. А во-вторых, не хотел присутствовать при дичайшем разносе, что устроил архитектор главному реставратору. Что стало поводом, да и был ли он вообще — повод, — Василий Данилович не знал, да и не хотел знать, и радовался, что сам легко отделался во время прошлой истерики, связанной с неправильной, по мнению архитектора, подготовкой набережной. Но надо отдать должное: с момента обнаружения подземного хода Кумарский-Небалуев вёл себя тише обычного и в истерики впадал строго по делу, а не просто так.

— Ещё одну такую залипуху увижу — тебя самого надо будет реставрировать, идиот! — Сулейман тигром вырвался на оперативный простор, в смысле — на уставленное лесами крыльцо, но уходить с него не спешил и дверь не закрыл, продолжая переругиваться с оставшимся внутри реставратором. — За такие деньги ты здесь должен был Тадж-Махал построить, а не потолок зашпатлевать! По клубам шаришься? — Пауза, во время которой Израилович выслушивал робкий ответ подчинённого, а затем последовала новая порция яда: — Я тебе покажу: «расскажу дяде»! Я твоему дяде сам всё расскажу, бездельник, ты мне ещё должен останешься! Да ты мне уже должен! В рабство оформлю по самой низкой ставке, лентяй! А дядя твой тебя лично будет кнутом подгонять!

Реставратор, который скромно попросил называть его художником, чем-то неуловимо напоминал самого архитектора: тоже черноволосый, носатый и шумный. Только моложе, веселее и пощуплей. Звали его Максим Турчинский, и, по мнению Шишкина, свой гонорар парень отрабатывал на сто сорок шесть процентов — во всяком случае, законченные помещения вызывали у невзыскательного прораба восхищение. Но то ли с холлом у реставраторов действительно не заладилось, то ли Небалуев требовал чего-то необыкновенного, но ругались они крепко. Уже неделю.

— Не надо меня пугать!

— Я ещё не приступал!

— Да я завтра же отсюда уеду!

— И будешь ближайшие сто лет нужники реставрировать!

— Которые вы спроектируете?

— Мальчишка!

— Извините…

— Я всё… Я всем… Я тебе… — Модный архитектор захлопнул тяжеленную дверь с такой силой, что, казалось, содрогнулось всё здание. — Я ещё…

Шишкин сообразил, что сейчас с Сулейманом лучше не общаться, однако удрать не успел.

— Что?! — Архитектор в упор посмотрел на прораба. И внезапно — как будто другой человек на крыльце появился — сменил и тон, и выражение лица: — Василий Данилович, вы проверили подземный ход, как я просил? — В голосе Израиловича слышались и сладость, и елей, и даже малиновое варенье, от обилия которых строитель слегка оторопел.

— Проверил, — кивнул Шишкин. — Никаких скрытых помещений или ответвлений не обнаружено. — И, предвосхищая следующий вопрос, уточнил: — Я лично всё проверил и ручаюсь за результат.