Ирина Клюшина - Улица Лунных кошек

Егор облегченно выдохнул, вытер пот со лба и спросил:

– Ну, что, надеюсь, не испортил?

– Ты создал. Давай пить чай, Егор, а то я что-то совсем умоталась сегодня.

Гудара разлила ароматный чай по кипельно-белым кружевным чашкам. На столе красовалась бутылочка белейшего молока, зрюн-печенье на полосатом блюдце с отколотым краешком ожидало своего часа. Это печенье Гудара готовила не часто, но по многу. Запасалась им на всякий случай, оно помогало открыть глаза и насладиться мгновеньем прошлого, не говоря о том, что печенье было неимоверно вкусным.

– Руки помой, – как бы невзначай произнесла Гудара. Она разглядывала только что отремонтированный фонарик и смотрела сквозь него на свет.

– Слушаюсь, – повернулся Егор в поисках раковины или может ручного умывальника. В этой аскетичной комнате могло быть все и ничего сразу.

– Сзади тебя раковина, – то снимала, то надевала очки кошка, разглядывала фонарик. Казалось, перышко парит в нем.

Егор обернулся и увидел у стены, недалеко от вешалки крохотную раковину, в которой можно было помыть разве что чашку из-под чая. Чересчур тут все было эргономично, ничего не мешалось и появлялось только в нужный момент. Где же это все хранилось и сколько еще богатств и ушастых кастрюлек там спрятано?

Домыв руки и не комментируя появления раковины, Егор обтер их о спортивные штаны табачного цвета. В местах, где попала вода, ткань заиграла пегими пятнами неоднородного цвета. С печальной надеждой он произнес:

– Испортил я все. Руки-корявки у меня.

– Ну, почему сразу корявки? – не отрывая глаз от фонарика сказала Гудара. – Ты сделал что-то новое и я не знаю плохо ли, хорошо ли.

– Откуда взялось это перо? И сквозняк тот некстати ворвался. Я бы предпочел ничего не делать, особенно, когда чувствую, что промахнусь или не получится, то срабатывает критическое удача.

– Скажи мне, а какую музыку ты любишь? – не слушая Егора продолжила Гудара.

– Да, разную люблю. Все зависит от настроения.

– Иначе вопрос задам. Тебе нравится рок или Моцарт?

– Фу-у-у, только не Моцарт. Только не эти сопливые нотки клавесина.

– Так ты слушал Моцарта? – Гудара смеялась и смотрела на Егора. Какой же он смешной в своих суждениях, милый и прямолинейный. – Знаешь слово «клавесин».

– Знаю и что? Вот к примеру, рок мне нравится больше, а Моцарт – старье.

– А я не про старье тебя спрашиваю. Если ты посмотришь на это с точки зрения классической музыки? Когда-то только Моцарта называли классикой, а рок был новым направлением в музыке. Ты можешь назвать рок классикой?

– Да! – твердо ответил Егор.

– Тогда выходит, что твои руки-корявки изобрели новое и думаю, что очень скоро в фонариках появятся не только перья, – Гудара замолчала, она думала.

Радуга в ушастых кастрюльках варилась на медленном огне, чай швыркался и теплыми струйками проскальзывал в улыбчивые рты, руки Егора и лапы Гудары держались за тепло в кружках.

– Помешай радугу и тяни вверх. Она не должна подгореть, – Гудара дыхнула на свои лапки. – Что-то холодно мне. А ты не мерзнешь?

– У меня не подгорит ни радуга, ни картошка, – подмигнул он, не ответив на ее вопрос. – Знаешь, какой я мастер в жарке картошки? Я могу часами говорить про то, как аппетитно она выглядит, как вкусно пахнет, а жаренки какие делаю… закачаешься, – Егор потянул ложку вверх, радуга слилась с ложки.

– С ложки не должно стекать. Радуга открывает путь в любую сторону времени, пространства, энергии, считай, что она некий трансформатор. Если она будет жидкой, то это попросту вкусная конфета. Попробуй на вкус.

– Не. Я боюсь это есть. Сама попробуй.

Гудара протянула ложку, зачерпнула радугу, лизнула варево Егора и промурлыкала себе под нос что-то еле слышно.

– Ну, как на вкус?

– Радуга.

– Я понимаю, что не огурец. На вкус какая?

– Попробуй и узнаешь, – она смотрела на Егора и думала о том, как справиться с тем, что ждет их впереди.

Он взял ложечку из ее лап, скривился, но лизнул радугу.

– М-м-м. Неожиданно…

Вкус находился не на языке, он проник под кожу, тело наполнилось разноцветным варевом. Егор взял с полосатого блюдца зрюн-печенье и откусил, запив чаем, комната поплыла под ногами.

…На полу лежала разбитая чашка. Женщина сидела на коленях и собирала осколки, молча плакала. Мальчик лет пяти в синих колготках, белой футболочке стоял рядом и в оцепенении смотрел на нее, мужчина отчаянно жестикулировал.

– Ты не можешь так поступить. Нельзя! Ее больше нет, но есть он и прошу останься матерью. Ты можешь меня не любить, но только не его, – в надежде рукой показал на мальчика.

– Не-мо-гу, – надрывным горлом ответила женщина и сжала в руках, собранные осколки, на пол медленно плюхались красные капли крови.

Мужчина поднял на руки мальчика и вышел из кухни, дверь захлопнулась…

Егор рухнул на пол, комната поглотила звук падающего тела. Кошка аккуратно обошла Егора, наклонилась над ним, тот ровно дышал. Холодными подушечками лап Гудара потрогала лоб Егора, он открыл глаза.

– Жив?

– Жив. Только я не п-понял, что это бы-было? – от волнения Егор начал заикаться.

– Нужно успокоиться, – Гудара провела мягкой лапой по его голове.

Видение оказалось коротким, но ярким. В согретой варевом комнате по телу бежал озноб и не собирался останавливаться. Тогда Гудара достала из духовки теплое одеяло и накрыла трясущегося Егора, он попытался закрыть глаза, но в страхе открыл их вновь и спросил:

– Од-деяло из д-духовки? П-почему?

– Ну, как сказать почему? – она пожала плечами. – Я вижу твой страх и пытаюсь тебя отвлечь. Я не пеку одеяла в духовке, – пыталась изобразить смех Гудара. – Я должна была предупредить тебя о печенье. Ты уж прости меня.

– А что с ним не-не так? Оно оч-очень вкусное. Мне даже пока-казалось, что п-печенье чернич-чное-приче-черничное.

– Это печенье едят не всегда, оно может погружать в прошлое и позволяет насладиться моментами, которые уже никогда не вернутся, если его есть без подготовки, зрюн-печенье показывает самые темные уголки, что жужжат внутри нас.

В молодости я много экспериментировала с едой, искала неповторимый рецепт и нашла, превратив обычное сахарное печенье в зрюн-печенье. Помогала людям и заметила, что те часто упускают время, моменты из-за своей гордости, убеждений, а некоторые в силу молодости. И в момент, когда что-то менять поздно, внутри начинается атака страхов. Избавиться от страхов можно лишь встретившись с ними лицом к лицу, а это возможно в прошлом.

– Гудара, ка-какое же это наслажде-дение, когда меня трясет и я не знаю от че-чего? Вер-вернее, знаю, но не со-совсем.

– Насладиться моментом можно, когда страхи побеждены. А твой слишком черный, похож на клубок разных ниток. Ко мне редко приходят взрослые. Их страхи проросли глубоко, пустили корни. Тут ничем не помочь. Но дети, другое дело. Помочь им могу пока их страхи в метании ищут укромное местечко, чтобы пустить корни. Твой страх пустил корни совсем недавно, ему не давали расти. Я правильно понимаю, что в видении были твои родители и ты?