Дмитрий Манасыпов - 13 участок – 2. Ренегат

– Ядка, курва, я тебя сейчас за волосы по навозу извожу, где корчага?!

Ядвига, ушедшая за корчагой, корчилась от лютой боли, вдруг пронзившей все её тело, расползавшейся от живота во все стороны, корчилась, воя из-за подола, вдруг ставшего густо красным.

Той ночью, проклятой во век, Магда, отыскавшая дуру-девку в подвале, где Ядвига сомлела, отвезла её в лес. В самую чащу, в криво растущие черные старые грабы, скрывавшие самую сердцевину проклятого Черного леса, огрызка, оставшегося от великих дремучих чащ, когда-то тянувшихся отсюда и до седых немецких гор-Альп.

Не зря говорили, что ведьм, уродившихся от настоящего чародейского корня, Сатана метил косящими глазами. Магда, седая костистая немка-лошадь из Любека, слепая на один глаз, разведя костер, подошла к Ядвиге, дуре Ядке, примотанной к крепкому стволу. Подошла, провела рукой по лицу, убирая нос крючком, кривые губы и тонкую бычью пленку, прячущую второй глаз, смотревший вбок.

Вместо нее, глядя на Ядвигу, стучавшую зубами от страха, перед ней стояла писаная молодая красавица, зло кусавшая нижнюю, пухлую и темную, губу.

– А, очухалась, – проворчала ведьма, прикидывающаяся Магдой, – так даже лучше. Хоть понравилось, когда трахали тебя, дуру, кричала от удовольствия?

Ядвига замотала головой.

– Ну, тогда поорешь у меня, да… – ведьма сплюнула и достала почти сточенный, но очень острый кухарской нож. – Кто хоть драл-то тебя, дуреха? А, впрочем, какая разница. Ну, все, ори теперь!

Ядвига Ковальска, вспоминая ту ночь, всегда слышала два звука: стук собственных зубов и шелест ткани на животе, ткани, сминаемой её же рукой.

Хотя, нет. Был и третий, беззвучный, слышимый только в голове. Её дикий и нескончаемый крик.

Ведьма вскрыла её живот на полторы ладони, умело и бережно извлекла красный комок, вот-вот только бьющийся крохотным сердечком и ушла. Оставила Ядку умирать, оставила, обвисшую и стекшую вниз в землю, мокрую от впитавшейся в крови.

Ведьма-немка сделала две ошибки. Или одну, как уж смотреть, может она просто не умела чуять и не понимала: старый кусок леса прячет в себе не только её тайны. Но главной оказалась другая – она не перерезала Ядвиге горло, точно отправив на тот свет.

Из багрово-черной густой жижи, засасывающей Ядку все глубже, ее выдрали, выдрали почти также страшно, как до того резали.

Она хотела закричать, но крик не шел из горла, треснувшего и сухого. Она хотела заплакать, но не смогла даже открыть глаз. Боль не кончилась, лишь отступила, как до этого вдруг пропало черное-алое ничто, затягивающее Ядвигу в себя.

– Смотри на меня.

Стало проще, тело вдруг отозвалось на приказ и глаза открылись сами.

Тонкий худой юноша, сидевший в дорогих и смешных штанах-кюлотах прямо в липко-кровавой грязи, усмехался. Копался в ее развороченном нутре, в лопающихся под нажимом потрохах и криво гнул ухмылку.

– Я не стану спрашивать – хочешь ты жить, или нет. Мне неинтересно. Мне хочется попробовать кое-что и ты мне поможешь. А? Сказать что-то хочешь?

Ядвига слышала его и понимала, что ничего не понимает, но каждое слово, неизвестное и странно звучащее, отдавалось в голове всем своим смыслом.

– Говори. – Он уставился на темные в ночи пальцы, так сильно выделяющиеся у белого, как мука, лица и облизал их. Щелкнул языком и снова улыбнулся, жутко, до самых ушей и показав зубы, куда длиннее, чем у волкодавов старого пана Любославского.

– Страшно? Пока не бойся, не из-за чего, говорю же тебе, моя прекрасная пейзаночка, что ты мне нужна. Понимаешь весь вес определения «нужна»? То-то же, а теперь говори, разрешаю.

Ядвига пошевелила губами, куснула язык, выжидая хотя бы немного слюны, но только и смогла, что пискнуть:

– Кто вы, пан?

Юноша улыбнулся еще раз, приблизив лицо и глянув глазами с вертикальными полосками зрачков:

– Я твой новый хозяин, дуреха, ну кто же еще? Тебе даже не надо знать моего имени, можешь называть просто – Хозяин. С большой буквы и с великим прилежанием. Уяснила?

Ядвига мотнула головой. Хозяин нахмурился, чуть шевельнул губами и…

– А-а-а-а-а! – она услышала себя, выныривая из отступающей боли. – Да, Хозяин, я уяснила!

– Умница. – как ни в чем не бывало сказал тот. – Сейчас я тебя немного подправлю, потом ты привыкнешь к себе новой и отправишься мстить.

– Зачем оно вам… Хозяин?

Тот чуть дернул лицом, чернея играющими бровями:

– Я пробую свою силу, глупышка. А какое в этом удовольствие, если не убедиться в тебе, насколько ты станешь сильна и справишься ли со старой каргой, чуть не не убившей тебя. И, кстати, интересно, зачем она это сделала?

– Да, Хозяин.

Ей не было интересно, просто Ядвига боялась неверного ответа.

– Мне нравится твоя любознательность. Если ты будешь послушной девочкой, то узнаешь, что в долголетии есть немало хорошего и крайне много плохого. Например – скука. Если бы не скука, я бы не шлялся тут, в этом жалком огрызке Шварцвальда, не встретил бы тебя и не наблюдал бы, как идиотка-ворожея, простая деревенская баба, возомнившая себя кем-то вроде ровни Старым, решится вырезать зародыш ради тупой попытки демонолатрии. Она вызывает демона, понимаешь, моя глупенькая куколка?

– Не понимаю, Хозяин. Она же ходит в церковь, она…

– С чего ты взяла? – удивился он. – Говорить, что ходишь в церковь, ходить в церковь и молиться Богу и ходить в церковь, чтобы посидеть на скамейке – три большие разницы. Она даже не твоей бывшей веры. Ладно, хватит, как у вас говорят, точить лясы. Я еще ни разу не вытаскивал почти полностью ушедшую душу и не знаю, получится ли у меня с тобой. Ты же не просто слуга, сделанная из совсем живого человека, ты нечто особенное… Открывай рот.

Ядвига Ковальска за свою жизнь выпила немало. Она пила настоящий морской ром, неразбавленный и обжигающий. В Париже, через сто пятьдесят лет после своего второго рождения, сидя в корсете и в чулках, хохоча после гашиша – пила горящий абсент с поэтом и художником, решившим одновременно снять этуаль и рисовать её с натуры. На Великой Войне, куда Ядвига отправилась спасать жизни бедных мальчишек, брошенных в мясорубку Вердена, хлестала с хирургами, удивляющимися её выдержке и силе, позволявшей проводить пять, десять, тридцать ампутаций подряд, хлестала неразбавленный спирт…

Но кровь Хозяина, в ту ночь лениво ползущая по её пересохшей глотке, о, ничто больше так не жгло её бесконечные шестьдесят ударов сердца, сделавшие вместе с его кровью новую Ядвигу Ковальски.

И, да, была ещё одна ложь, скрытая так глухо и сильно, что раскрыть её другим могли лишь члены Ковена. А зачем это им, всегда знавшим, что Ядвига выполнит любую просьбу за негласное молчание по поводу каждого полнолуния, когда она выходила на охоту. Нежити, не вампиру, а простой нежити, тоже нужна кровь, чтобы жить дальше.