Николай Лепота - Богомол Георгий. Генезис

– Зачем тебе свет?

– Снимок хочу сделать.

– Ты фотограф? Это почти поэт.

Она глазом прильнула к видоискателю, наводя и выцеливая.

– Я ди-зай-нер. – Донеслось из-за фотоаппарата, с расстановкой следуя за движениями пальцев, вращающих объектив.

Луч солнца упал на шпиль. Щелкнул затвор.

– Штаны шьешь из кожи для создателей созвучий? – Так он понимал работу дизайнера.

Затвор щелкнул еще несколько раз.

Сонька опустила фотоаппарат, улыбнулась и глянула, наконец, на него приветливо.

– Штаны? Ещё какие! – Прищурилась, оценивая: – И все же – дворник.

Он не слышал. Тонул и растворялся в зелени, в радости.

– Я бы поцеловал вас. Вот сюда.

– Все-таки поэт.

…

Жорка слеп и прозревал вновь. Он по-прежнему лежал на полу. В незнакомом месте. В полусне или обмороке. Вновь шевелил губами. Видел, как розовое (ее губы) наплывает, касается его губ.

– Я был без сознания? Почему?

– Загадка.

– Это должно было случиться вчера. Когда ты смеялась, а волосы твои летали по кругу. До самых перистых облаков. Или когда мы пили кофе. Хотя кофе… – Он не хотел поднимать кофе до облаков, но это был особый кофе, и он одумался: – И кофе тоже.

– Опять?

– Что?

– Бредишь.

Пробродив несколько часов по городу, оставив замок со шпилем далеко-далеко, где-то в другом городе, то разговаривая, то молча шагая без цели, они оказались у шлагбаума, отделявшего Город от Старого Города.

За шлагбаумом стояла будка охраны. За ней у стены высокого дома таилось маленькое кафе. Оно вжалось в дом, выпустив над полукруглыми сверху окнами парусиновые pare-soleil, выставив шелковые полосатые зонты на тротуар.

Под зонтами желтые плетеные столики и такие же стулья.

Так много красок. Все они сплетались в общее радужное пространство, уходящее вдаль. К запретным стенам.

– Мне туда нельзя. – Жорка показал на свой знак «D». – А тебе?

Никаких эмблем на ее зеленом платье не было.

– Пойдем! – Сонька уверенно потянула его за руку. – «D» – это дворник?

– «Дворовый». А вот еще маленькая «d». Это уже – дворник.

Она царапнула эмблему ногтем, точно проверяя на прочность эмаль букв. Улыбнулась:

– Дворник – звучит гордо.

– Обыкновенно. А что?

– Ровным счетом ничего. Это ты стоишь – мнешься. Шагай смело!

– Кто это мнется? Меня пропустят?

Охранник окинул ее взглядом и ничего не сказал. Отступил молча.

Жорка удивился.

Но пропустили и его! Он с недоверием обернулся, пройдя за шлагбаум: не вышвырнут ли обратно?

И почувствовал, будто бы на новую землю ступил. Будто она мягче, ворсистее.

Воздух тоже казался другим. Яблоком и крыжовником пахло сильнее. Свет тоже был особый.

Жорка замер, почувствовав это. Спросил:

– А почему здесь шлагбаум? Ведь Дворец Всевластия совсем в другой стороне? Кого охраняют?

Посмотрел на широкую улицу, уходящую вдаль:

– А там что?

Солнце, опускаясь, блестело на брусчатке. По-особому озолачивая все вокруг. Наполняя незнакомым уютом будто бы нездешнюю улицу. Совсем другую. Не то, что их 5-й Просторный Проспект.

Она широкой полосой улетала вдаль. Впереди, почти у самого горизонта клубящаяся зеленая стена парка. По бокам улицы поднимались высокие серые здания. Они были серые, но какие-то теплые, с цветными пятнами, с розовыми колоннами, с кружевными балконами…

Блеск стекол. Тишина. Желтый с красным трамвай не спеша катит мимо. К парку. К другим берегам жизни.

Жорка смотрел на него затаенно. Зачарованно. Так хотелось поехать на этом позвякивающем-побрякивающем старомодном трамвае. С ней. По этой особенной улице. Длинной-предлинной. А там – еще что-то. Несбыточное.

– Там Старый Город, – отвечая на его вопрос, сообщила Сонька.

Он, завороженный, едва выплыл из полусна:

– Зачем все это? Старый Город давно закрыт. Интересно, что там осталось?.. – Вновь окунулся в сказочное пространство небывалого квартала: – А здесь разве тоже живут люди? Никого не видно.

– Ну, почему?.. – Вскользь ответила Сонька и осмотрелась: – Куда сядем?

– Все равно. Как интересно. Будто сидим на улице.

– На улице и сидим.

– Нет, прямо вот… как будто здесь может проехать машина. А почему так тихо?

– Вечер.

– Здесь совсем другой воздух, – поделился своим наблюдением Жорка.

Она пожала плечами, предположила:

– Кофе пахнет.

– Нет, вообще… – Повел рукой. – Вдали он качается. Улица тает. Тянет весной. Вольным ветром. Там в конце – загадка. Несбыточное. Дорогое.

– Здесь хорошо, – просто сказала Сонька.

– Голова кружится, как будто праздник Весенних выборов суперканцлера Юлия – суперканцлером…

– Не начинай!

…

Кофе в белых небольших чашечках. Коричневая пена. Дымком поднимается пар.

Жорка пробует.

– Ничего так…

– Ничего?

– Да.

– Ты пил такой кофе?

Жорка молчал.

– Ты что?

– А что?

– Нос побелел и щеки.

– Просто так. Скоро уходить.

– Не последний день живем.

Жорка с трудом перевел дыхание и выдохнул, имея в виду что-то свое:

– Да?

Сонька махнула синей с серебром картой перед автоматом. Запустила руку за шторку и извлекала тарелку.

На тарелке лежали два желтых тоста.

– Я ел такие. Мама…

Вырвалось, и он тут же замолчал. Глянул на шлагбаум.

– Что мама? – Легкомысленно взбила Сонька свою желтую челку.

Она ничего не замечала.

Пододвинула к нему тарелку.

– Что мама?

– Ничего. Я не хочу.

– Давай за кампанию. Целый день не ели.

– Пять часов. Я ел в обед. Морковку.

Она засмеялась:

– Какая это еда! Бери…

На зубах у нее похрустывало. Поджаренный хлеб, масло…

Жорка невольно принюхивался. Отворачивал голову.

– Поэт – бог в мире суеты, – сказала она.

– Как это?

И тут же понял – как.

Она все тянула его к небу, от ложных страхов:

– Забей, чувак. На всякое такое… – Покрутила двумя пальцами над головой, точно щекотала это самое небо. – На дребедень.

Он пролетел взглядом по блестевшей стеклами брусчатой улице.

– Просто я не привык.

Взял тост и захрустел еще громче нее.

Они хрустели и хохотали.

Жорка повторял:

– Дребедень…

И они смеялись еще больше.

…

Смех улетел. Мелькнули прекрасные с горящими закатно стеклами дома.

Жорка поднялся над ними, пролетел мимо пальмы и упал на перекресток. На перекрестке стоял Чорный.

– Ну, как там? На полигоне? – Спросил его Жорка.

– Да всего завались. Горы продуктов.

– Я так и думал. А морковка есть?

– Ее больше всего.

Жорка улыбнулся. Он был счастлив. И тут еще Ванька так кстати!

– А от тебя опять чем-то разит! – Потянул носом Чорный.

– Так и от тебя тоже.

– От нас разит по-разному, Жорик! От меня продуктами, – поднес руку к носу, поморщился, – а от тебя опять деликатесами.