Николай Лепота - Богомол Георгий. Генезис

Прижатый коленом горожанин, склонился к самой земле, дыша со свистом.

Жорка, не спеша, чтоб не подумали, будто он убегает, спокойно шел дальше.

Гвардеец, выворачивая руку задержанному, через стекло маски сурово посмотрел на орущего посреди улицы дворника, дотянулся и ударил пинком под зад. Ощутимо.

У Жорки слезы брызнули из глаз.

– Спасибо, офицер! – Сказал он дружелюбно.

Еще раз улыбнулся, демонстрируя радость, и пошел дальше.

За спиной охали и волокли.

Впереди – никого. И за углом никого.

Стеклянная дверь высокого вестибюля чуть колыхалась, играя светом.

«Вошла!» – Догадался Жорка.

Переведя дух, побежал к двери, оглядываясь на ходу.

Облава осталась за углом.

– Эээй! – Закричал он сдавленным шепотом. – Соня!

Она не отзывалась.

Жорка оглядел дом. Серый, громоздкий. Поднялся, чуть сгорбившись, как медведь на задние лапы, нависая над улицей.

Жорке это место не знакомо. Он прочел таблицу на углу дома: «Сенная, 24» и удивился странному названию.

Зайчики со стекла все еще носились по тенистой стороне улицы. Перепрыгивали друг через друга. Те, что крупнее, затихая, раскачивались в ложбинке тротуара. Сливались боками.

Жорка, видя этот переблеск, понимал: Сонька здесь! За дверью. Качнула стекло и оживила солнечные пятна.

Поднялся по ступеням. Осторожно потянул огромную ручку полированного дерева с бронзовыми резными шишками на концах.

Заперто.

В тот же миг чья-то сильная рука, возникнув из-за его спины, легко отстранила поэта и, крепко охватив дерево ручки, потянула дверь на себя.

Огромный человек в льняном пиджаке, все так же не глядя на Жорку, никак его не учитывая, произнес единственное: «Стерх».

Не Жорке. Двери.

Стекло в тот же миг качнулось. Свет ожил и поплыл.

…

Оперевшись спиной о пресловутую пальму, Жорка теперь вспоминал это, воскрешая события и чувства. Навалившаяся было на него темнота, отступала.

– Я тебя увидел на углу. Но не догнал. – Рассказывал он Соньке. – Кричал тебе, кричал… Не слышала? А я громко кричал!

Перекатился осторожно с одного бока на другой. Копчик ломило от пенделя стража порядка.

– Как ты вошел в здание? – Никак не могла понять Сонька.

– Это не я. Это мужик один. Он сказал «Стерх», и дверь открылась.

– Стерх? Он затащил тебя?

– Почему? Сказал «Стерх», ему отворили.

– А ты как?

– Я вошел в открытую дверь, после того, как он развернулся и ушел.

– Ушел?

Жорка хорошо помнил, как поплыл зеркальный блеск стекла. Помнил широкую спину в белом льняном пиджаке. Ниже такие же широкие штаны и бежевые туфли с кожей наизнанку.

Помнил, как разозлился вдруг. На собственное ничтожество.

Но тут из-за его собственной узкой спины возникла еще одна рука, выскользнув из пространства. Невесомая, изящная. И полетела к плечу громадного мужчины.

Все, следовавшее за рукой, было такое же легкое, утонченное и грациозное.

– Стелла! – Сказала обладательница космической руки.

Жорка, дойдя в рассказе до этого места, вздохнул:

– Высокая, вся такая… какая-то перламутровая девушка!

Сонька поморщилась:

– Без метафор! И без подробностей. – Одумалась: – Нет, давай с подробностями.

Жорка вновь разозлился. Теперь уже на нее:

– Поискать таких! И не найдешь! Во – ростом!

И задрал руку на всю длину. Вытянулся. Но сидя на полу, должным образом рост Стеллы не передал. Рука его едва достигла подбородка Соньки.

– Ну, я поняла, – сказала та, – не пыжься, сиди ровно. А то опять упадешь.

– Никто не упадет.

Дверь была открыта. А Стерх и Стелла уходили. Медленно, точно уплывали.

Она что-то говорила, невесомо поводя рукой, отбрасывая и выворачивая кисть. Легкая, летучая. И здоровяк шел за ней, как на веревочке.

А потом шагнул за дверь, пока та не затворилась.

3

Солидный кабинет. Не офисный, а домашний, профессорский, писательский. Книги. И еще пятнами – тусклое какое-то золотое, что-то цветное стеклянное, вязкое красное, злое почему-то синее, пестро-вязанное на стене за креслами. Еще темное дерево стола. Яркая медь часов болтается за стеклом. И лампа.

Много чего. И кожаный диван.

В кабинете Жорка, Сонька и еще один человек. Пожалуй, старик, но железный. Он высок, широкоплеч, сухощав, с жесткими складками у крыльев носа, заходящими под большие роговые очки. Лицо остается суровым даже тогда, когда он глядит на Соньку. Глаза чуть теплеют при этом, но тут же проблескивают сталью, когда он обращает голову к Жорке.

– Куда же вы исчезли, молодой человек?

Жорка отвечает честно, хотя и не уместно при девушке:

– В туалет.

Старик глядит на Соньку.

– Лежал в зимнем саду, – говорит та. – Без сознания.

Хозяин кабинета неподвижен за своим столом. Монументален. Лишь глаза выбрасывают маленькие колкие искры.

Жорке кажется, что он опять без чувств или погружен в страшный неразрешимый сон. Моргает усиленно, но это не помогает.

– Он был в лаборатории, – сообщает доверительно Соньке старик. – Потом сбежал. Теперь его необходимо проверить.

– Меня! – Вскричал Жорка. – Зачем?

– Можно и не проверять. Он все рассказал, – сообщила Сонька.

Лицо ее мрачно, озабочено и почему-то вопросительно.

Жорка не понимает смущения девушки, вообще ничего не понимает:

– А что происходит? Где я и вы кто такой вообще-то?

– Лучше бы вы спросили об этом тогда, когда вошли сюда, молодой человек!

Ну, вошел! А что было делать? Соньку он не нашел. А из-за двери вот этого самого кабинета его позвали:

– Входите! Я здесь!

И вот этот самый старик встретил его глазами полными льда. Как деревянным молотком по лбу стукнул. Жорка пошатнулся, понял, что оплошал, сунувшись туда, куда его не звали и пролепетал:

– Я – Стерх.

– Стерх! – Старик опытно скрывал возмущение за каменными желваками. Но желваки так заострились, что говорили громче всяких слов.

– Идемте, – сказал он сурово, и провел Жорку через небольшую дверь за портьерой в другое помещение.

Приборы, экраны и металлические ящики, мигающие индикаторами шкафы – все говорило о том, что это какая-то научная лаборатория. Перепуганный Жорка испугался еще больше.

Оба молчали. Старик размышлял.

Чучело крокодила, лежащего в прозрачном зеленоватого стекла ящике под большой электрической лампой, неожиданно моргнуло, превратившись в живого крокодила, и тут же вновь обратилось в чучело, засохло недвижимо.

Жорка вопросительно поднял голову к незнакомцу, тот не обратил на мигания крокодила никакого внимания.

Несколько змей ремнями лежали без движения на песке в соседнем ящике. Может, давно издохли. Может, прикидывались. Глаза стеклянные, тусклые. У одной далеко вперед торчал бледный с синевой раздвоенный язык.