Шанжан Тряпье - Улицы Магдебурга

– А Майер не простил.

– А смотрит, как… – смущенная заминка.

– Он часто приходит, – вжикнула молния, – Стоит в дверях и смотрит, словно голодный на хлеб.

– А камеры?

– Ну, видимо, не устраивают его камеры.

– Майер? Не видит. Вагнер ходит, как привидение. Постоит и исчезнет неслышно.

– Я тоже думал, у него травма, танцевать не может больше, а он вон как…

– Лучше Майера, – фыркнул кто-то.

Ротгер прикусил щеку. Вот и устроил показательные выступления.

– Не лучше, – произнесла одна из девушек, – Никто не лучше Майера. Майер все чище делает, он текст ногами произносит так, что читать можно.

Ротгер Майер с облегчением криво улыбнулся. Его наука не только в ногах, но и в глазах. Не всем дано чисто танцевать, но ведь кто-то должен судить конкурсы, отбирать составы.

– Так вот почему Печатник! – кого-то осенило, кто-то только что открыл для себя смысл прозвания мейстера.

– А Вагнер словно от руки пишет – бегло, чисто, но не печатно.

– Да у него обе стопы переломаны, – бросил кто-то, – Все мелкие косточки, откуда четкости взяться. Потому и не танцует.

Ротгер замер. Переломаны стопы, где формируется почерк танцора. Легкость, с какой Магнус проходил раз за разом сложный фокстрот, обе партии, медленно, с повторами, беглость, с которой он протанцевал конкурсные минуты с синкопами. И сам держал спину. А еще и его поддерживал.

– А мне нравится его почерк! – рассмеялась одна из курсанток.

– А Майер красивый, – они завернули за угол, голоса стихли.

Ротгер переоделся в своей собственной уборной. Как мейстеру, ему полагалась эту комната с душем, а старый диван он привез из дома. Уборная выглядела гораздо более жилой, чем его квартира. Дома у Ротгера было очень чисто и очень пусто. Это нравилось женщинам. А уборная была завалена дисками, обувью и инструментами для ее починки, колодками, спортивными мазями и таблетками. В углу на высоком комоде стояла печатная машинка, кажется одна из первых в мире, раритетная, под стеклянным колпаком. На заправленном в нее листе толстой кремовой бумаги стояли подписи его друзей и напутственные слова. И подпись Вагнера там была, он так и не решился перекрутить печатный вал, чтобы убрать автограф Магнуса, боясь сломать механизм. Это был дорогой подарок, но Ротгер не знал его истории. Дома машинка неизменно вызывала острый интерес и неуместные вопросы, так что едва получив собственную раздевалку и статус мейстера, Ротгер перенес свою первую награду сюда. Здесь никто не спрашивал, что это такое.

Ротгер привычно взял ключи с гвоздя, застегнул куртку и пошел по лестнице вниз. Магнус, непрощённый. И сил нет злиться, и простить нельзя. И забыть не получается. Вот и жизнь прошла. У него спина, у Вагнера ноги сломаны, а они за двадцать пять лет не сказали друг другу ни слова. Как голодный на хлеб. Как привидение. Как от руки пишет…

Позднее него из школы уходил только Вагнер, да и то не всегда. Он привычно набрал код и поставил здание на сигнализацию. Вышел на крыльцо, нажал кнопки брелока и завел машину, включил подогрев сиденья. Пока запирал дверь на два замка, двигатель прогрелся и спинка кресла стала теплой и безопасной. Да, дома никто не ждет, но может быть, пара набранных номеров скрасит его существование.

Магнус Вагнер смотрел сверху, как Ротгер, такой же красивый, как в молодости, с легкой проседью в черных волосах, заводит машину, запирает дверь. Магнус знал свое здание почти как часть самого себя, он научился замирать в тот момент, когда Ротгер ставит объект на сигнализацию. Ротгер Майер, Печатник Майер, просто лучший. В темноте глянцево светлели гладкие бока кубков в витрине. На половине было имя Ротгера. На второй половине – его имя. Магнус дождался, пока Ротгер сядет в машину и уедет, отошел от окна и нажал единичку на телефоне. Автонабор соединил его с охранным агентством.

– Добрый вечер, фройляйн. Магнус Вагнер, школа танцев в Политическом тупике. Пожалуйста, снимите с охраны, я в здании.

Мужчина в черном костюме вышел из поезда на вокзале Магдебурга. В руках у него был черный портфель, на плечи накинут черный плащ. Серьезный, солидный человек, вероятно, сотрудник похоронного бюро. Сверился с адресом на черной карточке и с картой. Карта не была черной, обыкновенная туристическая карта. Он остановил такси.

Через полчаса черный господин вышел из машины перед многоэтажным домом на Штербенштрассе. Еще раз уточнил по карточке адрес, запрокинул голову, глядя на здание снизу вверх. Потом он вошел в подъезд. Не выпуская карточки из рук и даже почти не отрывая от нее глаз, черный господин прошел к лифту и поднялся на самый верх. На площадке ему пришлось поискать нужную дверь, она оказалась обычной и обшарпанной. Черный господин накинул на голову капюшон черного плаща и нажал кнопку звонка. Несколько минут он стоял перед закрытой дверью, напряженно уставившись на карточку.

Он сверлил глазами черный картон, когда за дверью раздались неторопливые шаги, повернулся ключ в замке, еще один, еще один, еще один, и наконец, дверь открылась. И только тогда черный господин поднял голову и посмотрел в дверной проем.

В проеме стоял тощий босой юноша. Одной рукой он придерживал дверь полуоткрытой, другая была засунута в карман светлых шортов-сафари, затянутых на талии резинками по бокам. Больше никакой одежды на нем не было, и никаких украшений. Светлые волосы грязными волнами спускались к плечам, на гладком теле не было ни единого волоска, и весь он был кремово-сливочный, но несвежий и помятый. Слишком костистый для пятнадцати лет, но недостаточно развитый для восемнадцати, решил черный господин и спрятал карточку в свой черный карман.

– Барон здесь? – спросил черный господин.

Блондин молча кивнул, но остался неподвижен и не сделал никакого приглашающего движения.

– Я хочу его видеть, – заявил черный господин.

Воцарилась пауза. Юноша безучастно смотрел на него, видимо ожидая продолжения. И не дождавшись, равнодушно стал закрывать дверь. Черный господин вцепился в ручку двери, но это было все равно, что пытаться остановить поезд.

– Ничего еще не начиналось, – торопливо проговорил он.

Дверь остановилась на расстоянии двух пальцев от косяка. Потом снова начала открываться. Юноша сделал шаг в сторону, пропуская черного господина в квартиру.

– Где барон? – немедленно спросил он, оказавшись внутри.

– Я барон, – спокойно сказал блондин, – Дальше.

– Барон?! – черный господин расхохотался, – Не смеши меня, мальчик.

– Не похож, знаю, – безразлично произнес тот.

– Я желаю видеть барона! – угрожающе произнес черный господин.

– А так?

В хрипловатом молодом голосе вдруг прорезалась басовая мощь нижнего органного регистра, грохот громовых колес и шум штормового прибоя. Он провел тонкой ладонью перед лицом, и глаза цвета грязного неба вдруг загорелись ядовитой зеленью, кругом заскакали едкие блики, и пламя лизнуло черные ботинки посетителя. Черный господин с грохотом рухнул на колени.