Юля Лемеш - Хранитель времени

Лицо Панка стало прекрасным как у невинной девушки во время первого признания в любви.

– … где процветают шантан, и главным образом, всевозможныЯ игры: бикс, карты и др. Печально, други мои – за короткое время существования Казино было уже несколько случаев, когда люди со скромными средствами оставляли там свое достояние.

У Вовы был такой вид, что я сразу поняла – дело нечисто. В биографии Панка был какой-то прискорбный опыт общения с азартными играми. Не зря же Вова двигал бровями и многозначительно хмыкал, а Панк суетливо кинулся перепроверять содержимое сковороды.

Напоследок нам поведали, что автор путеводителя надеется, что Ялта будет процветать, хотя торговля и промышленность ее сводятся к нулю. Мы расслабились, решив, что представление закончено, но не тут-то было.

– Вот! Это мне особенно понравилось! Это – перл! Слушайте! Коренной житель Ялты прижимист и приноровлен к запросам приезжих. Дальше что-то несусветное – самый склад жизни в Ялте свелся к форме – коренной житель – слуга, а приезжий – барин. Причем – попробуй не заплати щедро!

– Правильно – жадность делает деньги, а от труда кроме грыжи на позвоночнике ничего не бывает, – просветил нас Вова.

– Но там, наверняка, хоть искупаться можно, – мое робкое предположение было встречено гомерическим смехом.

– Нет, – твердо ответил Панк. – Нельзя. Купальни есть. Покупай специальную обувь и лезь в воду. Однако – канализация стекает прямо в море, плюс загаженность от порта. И вода ни фига не теплая. Такие вот дела. Зато спрос на бани вполне закономерный. Знаете, о чем автор тоскует? Улицы и базары грязные. Нет привычных увеселений – прогулок с музыкой. Боев цветов и конфетти, карнавалов. Он так и пишет – попытка это дело провернуть была, но закончилась не совсем удачно. Гад он, мог бы и написать как именно.

– Я тобой доволен, – решительно постановил Вова, выключая огонь под сковородкой.

Когда я, соблазнившись запахом, решила попробовать свою стряпню, позвонил Дэн и, зевая, начал ругаться.

– Я ровно через минуту буду.

– А картошку почистить? – напомнил Вова.

Оставив Вову и Панка наедине с картошкой, я ушла. Хотя уходить совершенно не хотелось. От чтения Путеводителя на меня напало хорошее настроение. Почти веселое. Словно накануне праздника. И все из-за Панка. Вроде бы и злишься на него временами, а без него как-то тускло становится.

В парадной меня поджидала стая возмущенных соседей. При моем появлении гомон на минуту прекратился. Волчьи взоры нацелились на меня. И я не на шутку испугалась. Мне вдруг показалось, что они сейчас на меня набросятся всем скопом и разорвут на части.

– По твоей вине! Пожар! Безобразие!

Они еще что-то выкрикивали, удирая по своим квартирам.

– Деточка, пока вы отсутствовали, неизвестный нам хулиган, поджег прессу в вашем почтовом ящике, – сообщила Черная графиня.

Она одна не побоялась оставаться со мной наедине. Отважная старуха. Не добрая, но справедливая. Хотя, может она бы и удрала, но артрит от жары разыгрался.

– Я не виновата! – ну что я еще ей могла сказать?

– Да я понимаю. Все знают, что вы отсутствовали, нанося визит этому милому мальчику…

Тут у меня чуть шок не случился – кто, кроме Графини, может назвать Вову милым мальчиком? Правильно – никто. И даже ему про это прозвище лучше не знать. Не то он повредится в уме.

– Вас не было, но осуждают именно вас. Несправедливо, – добавила она, рассматривая причудливые черные подтеки на стене. – Хорошо, что я Маркелу воду свежую несла – ей и потушили. А прежде горящие газеты пахли костром из осенних листьев. А теперь – химикалиями…

В ее руках был синий эмалированный кувшин. Пустой. О подробностях общего собрания нашей парадной можно было только гадать, поскольку Черная графиня сплетен не любила и на мои робкие вопросы отвечала односложно:

– Трепливый народ стал. Опаскудился. Не стоит беспокоиться. Все наладится.

Извинившись за чужие проделки, я поплелась домой. Скрипнула входная дверь и в мою спину полетел вопль.

– Грядет! – Гришина голова выглядела негативом в потоке света, отчего он был похож на потустороннего глашатая судьбы. – А что случилось-то?

– Что-что! Это ты, пророк доморощенный накаркал! – огрызнулась Графиня, – Чуть не сгорели напрочь. Это все ты виноват, пророчишь беду, вот она и приходит. Лучше бы ты приобщился к семейной жизни, в самом деле…

Рассказав Дэну все, что со мной приключилось за день, я поняла как устала. Нет, я люблю, когда со мной что-то происходит. Хорошее и интересное. А тут какая-то мерзость загадочная, от которой только настроение портится. Одно исключение – Панк. Но про него я Дэну говорить не стала.

А ночью, когда я шлепала за водой – пить очень хотелось, на подоконнике сидели мои приведения. Ну не совсем мои, просто они в квартире у меня обитают. Грустные такие. Один рисовал пальцем на стекле окна. Оно пыльное было, давно помыть пора, но рисунков было не видно, как не приглядывайся.

Пальчик выводил закорючки, словно призрак старательно писал одни и те же короткие слова. Недолго думая, я нашарила карандаш и на странице первой попавшейся под руку книги начала повторять предполагаемый рисунок. В молочном свете ночи легко прочитать написанное – это были буквы. Наверное, с пятой попытки получилось что-то похожее на слова – invidia tactus. Чтобы это значило?

Призраки, так и не поглядев в мою сторону, медленно растаяли.

Ну да, время было совсем не подходящее для переводов, но я трясла Дэна пока он не проснулся. Проснувшись, он моментально заподозрил меня в сексуальном посягательстве и успел соорудить извиняющееся лицо. Ну что за самомнение – прям все так и мечтают оказаться в его костлявых объятиях.

– Переведи, а?

– Лень словарь в поисковике найти, да?

– Я не знаю на каком это языке написано.

Молча, почти скрипя зубами от злости, Дэн всмотрелся в карандашную надпись.

– Латынь. Такс. Зависть. Но не только. Кажется, более правильно – обуреваемый завистью, – решил он и чуть ли не с грохотом рухнул обратно в кровать, – Все. Я умер. Я умер и протух. И не смей меня реанимировать.

Я сидела а кровати с протухшим трупом знатока латыни, ни мыслей, ни идей у меня не было. Что за история таится за этими словами – обуреваемый завистью? Они, те, кто умерли так и не повзрослев, завидуют нам, живым? Это вряд ли. Вид у моих призраков был вполне удовлетворенный судьбой. Кому они написали про зависть? Мне? Себе? Просто так, чтоб попрактиковаться в латыни?

Решив не ломать голову над неразрешимой загадкой, я постановила – будь что будет и из вредности сунула карандаш между пальцами Дэна. На левой ноге.

Буквально со следующего дня Дэну вдруг стало не до меня – он уперто собирался в Норвегию. Странное чувство – вчера был друг, внимательный и заботливый, а теперь – бац – чужой человек, которому до меня как до лампочки. Конечно, поначалу я немного обиделась. И еще я подумала, что меньше переживала, когда мама сказав: «Ну вот, теперь ты станешь скучать», подняла сумку и вышла за порог. Первое что мне тогда пришло в голову – теперь я могу не есть суп, в выходные вставать когда высплюсь и стану сидеть за книжкой или ноутом сколько хочу.