Сергей Пономаренко - Седьмая свеча

Изучая историю философии, Галя с удивлением узнала, что еще древние греки три тысячи лет тому назад предсказали ход общественного развития и формы правления, которые менялись с неумолимой последовательностью на протяжении всей истории человечества: тирания – демократия – олигархия и снова тирания, и для простого человека особой разницы между ними не было. Даже при тирании существовала в видоизмененной форме демократия, и власть тирана была ограничена определенными рамками, которые без ущерба для себя он не мог переступить, а при демократии (власть народа, большинства) фактически власть и свободы принадлежат меньшинству, и нередко в это время главенствующую роль играет отдельная личность, строя демократию по своему разумению; развитие же олигархии ввиду множества неудовлетворенных, все растущих потребностей в итоге создает почву для возникновения тирании, и круг замыкается. Поэтому Галина сделала для себя вывод: важна не форма правления, а то, что это дает рядовому члену общества, ибо нерядовые сами возьмут.

Это была ее последняя поездка к Глебу, точнее, она приехала за ним. Ее свидетельские показания сыграли свою роль при пересмотре его дела, активная работа адвоката ускорила рассмотрение апелляции, и Глеба оправдали. Сегодня она в последний раз приехала в этот городок горняков и химиков на Луганщине, где снег зимой серо-буро-малинового цвета, а ночное небо разноцветное, что не имеет никакого отношения к радуге – это результат жизнедеятельности химического комбината.

«Радуга, спектр света, имеет свою формулу, зашифрованную в присказке, известной еще со школы: каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Гамма из семи цветов, – неожиданно вспомнила она. – Каждый охотник желает знать, является он охотником или же он уже, возможно, дичь».

«Галина» в переводе с испанского означает «курица». Ей больше нравится древнегреческий перевод имени Галина – тишина, спокойствие. Спокойствие, которое в любой момент может обернуться смертью для того, кто на него посягнул. Мертвая тишина. Галина – курица, дичь – это не она! Теперь она умела постоять за себя и дичью себя не ощущала.

«Уродина, образина, пошла вон!» Гневные слова Мани ее уже не так задевали, как в тот далекий день. Сейчас они мертвы для нее, как мертва и сама Маня.

Она вошла тогда в дом вслед за братом и увидела лежащего на полу в луже крови Глеба. Василий пинал неподвижное тело, а Маня вцепилась ему в волосы, пытаясь оттащить от Глеба. Вмешательство Гали успокоило Василия и привело его в чувство. Он очень любил сестру, как и она его. Поэтому послушно покинул дом Мани.

Тогда, не разобравшись в возникшей ситуации, Галя совершила ошибку. Она знала, что Василий и Маня то сходились, то расходились. Поэтому посчитала, что из ревности он избил Глеба, не предполагая, что за спиной Василия маячит силуэт Ольги и он мстит мужчине, которому теперь принадлежит его возлюбленная.

Галя тогда сказала Мане, что она себя неправильно ведет, спит с кем попало, а Василий страдает из-за нее. Вот если бы она себя нормально вела, то Василий, может быть, на ней бы и женился.

От этих слов Маня пришла в ярость. Она кричала, что Галин брат придурок, что он ей не нужен, дети от него могут быть только олигофренами, дебилами, уродцами вроде нее, Гали. И пусть она лучше следит за собой, так как готова бежать куда угодно за любыми штанами и делать что угодно. Ее удел – быть сельской старой девой или подстилкой для любого желающего. Галя схватила нож, лежащий на полу, и Маня еще успела выкрикнуть: «Уродина, образина, пошла вон!», прежде чем Галя проткнула им ей живот.

– Больно, ой, мамочки, как больно! – со стоном произнесла Маня, сползая по стене на пол.

Не выдержав этого зрелища, Галя выскочила из дома. Она бродила какое-то время поблизости, не в силах покинуть это ужасное место. Она не испытывала раскаяния, ее мучил лишь страх наказания за содеянное. Вскоре Галя поняла: если она ничего не предпримет, то тем самым подпишет себе приговор и сядет в тюрьму. В ее распоряжении оставались считаные минуты, чтобы не позволить обстоятельствам окончательно исковеркать свою жизнь. «Надо смыть отпечатки пальцев с ножа! – решила она и вернулась в дом Мани. – Преступника тянет на место преступления, но я не преступница, а жертва обстоятельств. Маня сама вынудила меня сделать это!»

Галя с замирающим от страха сердцем подошла к дому, но не могла заставить себя переступить порог, пока не вспомнила слова Мани: «Уродина, образина, пошла вон!» С тех пор эти слова подстегивали ее, помогали преодолеть страх в критических ситуациях.

Войдя в дом и убедившись, что Маня мертва, Галя обмыла водой и вытерла рукоятку ножа, уничтожив свои отпечатки пальцев, протерла тряпкой ручку двери. Она удивлялась своему спокойствию, хладнокровию, переступая то через труп Мани, то через тело Глеба, все еще пребывающего в беспамятстве, вкладывая орудие убийства в его руку. То, что Глеб должен исполнить роль убийцы, для нее было само собой разумеющимся.

Покинув дом, она просчитала наперед действия Глеба – что тот в окровавленной одежде не решится выйти на улицу, где уже было много людей, – они сбежались на пожар. У него был единственный путь – через огород и кладбище. Найдя подходящее место для наблюдения, она стала ждать. Увидев Глеба, испуганно оглядывающего, она поспешила вслед за ним и вскоре подошла к нему, вступила в разговор. Получив ключи от машины, она с домашнего телефона Мани позвонила в районное управление милиции и от ее имени сообщила, что ее хотят убить. Затем вернулась к Глебу, рассудив, что после ее сигнала его должны перехватить по дороге в Киев, так как его машину многие видели во время пожара. Только она просчиталась, переоценила оперативность милиционеров.

Галя не испытывала угрызений совести. Да, она засадила Глеба за решетку, но она же и спасла его от Ольги, сумела наказать ее и вызволила его из тюрьмы. Неизвестно, как бы сложилась в дальнейшем его судьба, если бы не она. Скорее всего, он бы сейчас гнил на кладбище, а Ольга торжествовала бы, так как все ее черные планы исполнились бы.

Она принесла ему меньшее зло, чем то, что ему было уготовано. Она верила в Бога, но не была согласна с тем, что Он может быть добрым или злым, ибо не подвластен добру и злу, Он – высшая сила. Поэтому нет резкой границы между добром и злом: зло во имя добра – это уже добро, а добро, приводящее в конечном итоге к злу, – это уже зло.

После заключения договора с Глебом она сделала так, чтобы в результате свершилось добро по отношению к ее еще не родившемуся, долгожданному ребенку, которого она уже чувствовала в себе постоянно. Пусть она не знает, кто его отец, это не важно, главное – кто его вырастит.