Алекс Пан - Укрощение цифровой обезьяны. Как избавиться от интернет-зависимости

Однако же Дарвин высадил деревья на аллее, твердо веря, что много лет будет наблюдать за их ростом, развивая и совершенствуя свою теорию эволюции. Он арендовал землю у Леббока, предвкушая «удовольствие от прогулок по тенистой аллее и ухода за деревьями и кустарниками». Вдоль аллеи ученый возделал миниатюрный «густо заросший» лесок, упомянутый в конце фундаментального труда «Происхождение видов». Даун-Хаус стал для Дарвина миром, который десятки лет защищал, поддерживал и вдохновлял исследователя.

Все это нам кажется очень странным. Сумеем ли мы создать что-то подобное?

К сожалению, на такое способны очень немногие. Однако мы можем взять на вооружение принципы, лежащие в основе созерцательного и восстановительного дизайна для создания впечатлений и взаимодействий в самых неожиданных, непостоянных местах. Вдобавок мы способны научиться пользоваться средствами для создания привлекательности, отстраненности, диапазона и совместимости.

Исследования Кринке и Каплана объясняют, почему я рассматриваю самолеты как своеобразное созерцательное пространство. В тесноте салона Я сосредоточиваюсь на тех элементах, которые придают пространству восстановительные качества. Я не обращаю внимания ни на мерзкую еду, ни на взвинченных пассажиров, ни на борьбу за место для ручной клади. Салон экономкласса стал моей аллеей.

Основой этого преобразования стали прочные ассоциации между полетом, приключениями и открытиями. В детстве я часто путешествовал с родителями, фактически мы жили на два дома - в Штатах и в Бразилии. У меня остались смутные воспоминания о жизни в Бразилии, но путешествия запомнились навсегда. Ночные поездки на автобусе в Мато Гроссо и Уро Прето, переезды с тропических берегов на центральные равнины, полеты из Рио-де-Жанейро в Буэнос-Айрес и Боготу, виды Амазонки и Анд, открывающиеся под крылом самолета, вспоминаются гораздо легче, чем квартиры, в которых мы жили, или парки, где я гулял в детстве. Воздушные путешествия сохранили для меня восторг и притягательность - привлекательность, по терминологии Каплана, а потому мелкие недостатки (типа задержки рейсов и несъедобной еды) меня не отпугивают.

Я полюбил полеты в 1960-е годы, когда сама идея о доступности международных воздушных путешествий была в новинку. В то время глобальные брэнды и международные торговые сети еще не овладели миром. Регулярное трансатлантическое пассажирское сообщение установили только в 1950-е годы, а беспосадочный перелет из Северной Америки в Южную все еще считался редкостью. Во времена Дарвина бытовало схожее отношение к прогулкам: когда юный Чарльз уходил в поля после смерти матери, умами владела романтическая идея о прогулке как форме самопознания, а за тридцать лет до этогоГилберт Уайт написал свою «Естественную историю», вызвавшую у читателей острый интерес к ботанике и собирательству. Таким образом, в силу культурноисторических ассоциаций я считаю самолеты и аллеи созерцательными пространствами.

Физическая среда самолета обладает всеми характеристиками созерцательного пространства. Отведенное мне место очень мало, перегружено предметами, но упорядочено, и все, что мне нужно, находится в пределах досягаемости - своеобразная походная версия сада камней, доступная пониманию и самодостаточная, небольшая, но бесконечная в смысле предлагаемого ею интеллектуального диапазона.

Бульшую часть времени мое внимание остается в пределах этого крошечного мира. Ночные перелеты - мои любимые: в салоне темно, только мерцают экраны и сияют островки света у кресел моих спутников, которые так же, как и я, сосредоточенно работают или им просто не спится. Да, это не лесная чаща, но смесь света и темноты, тишины и шума помогают мне успокоиться и сосредоточиться.

Даже звуки помогают мне сконцентрировать внимание. Я работаю под музыку, но краем уха слышу шум двигателей. Звукооператоры знают, как усилить низкочастотные шумы, которые ассоциируются у нас с большими пространствами, для того, чтобы помещение казалось больше (так в кино к саундтреку добавляют низкие звуки, когда действие перемещается из небольшого помещения в открытые пространства). Хотя занимаемое мной место в салоне мало, гул моторов, шум ветра, шорохи и потрескивание алюминиевой обивки фюзеляжа в холодном воздухе за бортом создают у меня ощущение простора.

Немаловажно и то, что я отключен от Сети. Это цифровое выражение моей отстраненности - еще одна примета того, что перелет становится паломничеством. Я знаю, что не могу проверить электронную почту или просмотреть новости в Интернете, даже не пытаюсь. Я полностью свободен от зависимости. Цифровые наслаждения и удовольствия находятся вне досягаемости, соблазн исчезает. Еще большее удовлетворение приносит осознание того, что другие не могут связаться со мной.

Я, конечно, рано или поздно вернусь онлайн. Но сейчас этот момент кажется очень далеким. В долгом полете время замедляется и становится растяжимым. Разумеется, нас ожидает посадка, однако краткие ночи и неторопливые рассветы поддерживают во мне радостное ощущение невесомости, словно я - мячик, подброшенный вверх и замерший на пике своего полета, когда ускорение замедляется.

Я одновременно осознаю и приближение сроков сдачи, и освобождение от привычных обязанностей, нахожусь в рабочем режиме, но отдельно от обыденной жизни.

После дней и недель напряженной суеты тело отдыхает, хотя мозг продолжает лихорадочно мыслить. Сменяются часовые пояса. Душа возбуждена сборами и подготовкой к полету, хотя у меня есть возможность (и необходимость) десять часов просидеть спокойно, ощутить медленное течение времени. Эти чередования между суетой и отдыхом, между движением и покоем, физической неподвижностью и мыслительной активностью вызывают состояние, где действие и созерцание не сменяются, как день и ночь, а сливаются воедино.

Для нас перерывы или отдых стали эквивалентом кнопки выключателя: мы либо работаем, либо нет. Деятельные личности считают необходимость «выключения» недостатком человеческой операционной системы. Однако наибольший восстановительный эффект достигается не выключением. Перерывы в созерцательном пространстве не прерывают работы творческого ума, а создают иное, весьма ценное состояние покоя, где разум продолжает творить, но другим, менее направленным способом.

Погружение в это вдумчивое, осознающее состояние требует времени, его нельзя достичь незамедлительно. Например, при медитации телу требуется несколько минут, чтобы расслабиться и успокоиться. Только после этого можно переходить к очищению и успокоению мышления. Приходится учиться и умению создавать созерцательные пространства и состояния, превращать обыденный мир в восстановительную среду. Мне потребовались годы странствий, прежде чем я научился творчески работать в самолете. Тем не менее попробуйте найти время хотя бы для краткого погружения в восстановительную среду, научитесь превращать паузы и перерывы в возможности для разгрузки разума, для перехода к менее активной деятельности, а не для полного отключения.