Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 194

«Читатель любит свою газету. Это видно хотя бы по тому, что у нас газеты по большей части называют уменьшительными названиями; и недаром же говорят “моя газета”. Не говорят ведь “Я покупаю свои слойки” или “свои шнурки для ботинок” — но каждый покупает «свою газету», и это свидетельствует о личных и тесных связях. Есть люди, которые не верят даже прогнозам погоды государственного метеорологического института, если не прочтут их в своей газете». Было, было…

К тому же немало людей власти и сами не прочь были иметь «свою» газету (не в буржуазно-читательском смысле), и детей хотели пристроить по линии властителей дум, вот и получилась с виду мощнейшая машина агитпропа, а посмотришь в волшебные очки — гидра гидрой! А гидры, известно, рано или поздно да отплатят за тепло и ласку.

Главная ошибка советской власти, на мой взгляд, и состояла в том, что требовали политического единства, но допускали разномыслия в пустяках — в покрое одежды, в цвете губной помады, в высоте каблука. Недооценили коммерческого потенциала разновкусья. Для единства народа разнообразие в моделях обуви столь же опасно, сколь и разнообразие политических течений. Даже ещё опасней: политикой занимается куда меньше людей, нежели хождением по улицам в обутом виде, особенно при недоступности личных автомобилей. Нужно было держать линию: газета — только «Правда», колбаса — только «Чайная», пиво — только «Жигулевское», одеколон — только «Тройной», одежда — только форменная... и так далее. А сырокопчёная колбаса, коньяк «Арарат» и кальсоны шелковые, заграничные, сорок три единицы, — исключительно дома, при зашторенных окнах, по особому списку для особо ценных людей, живущих в особых поселениях. Каждые три года список пересматривать. Кого нужно — вносить, кого нужно — выносить. С конфискацией, разумеется.

С радио — иное. Радио пошло в массы аккурат при советской власти. И поначалу дело делалось замечательное. Радио требованию единомыслия соответствовало полностью. Одно на всех, оно приводило народ к единому знаменателю. Или числителю. С утра до полуночи бормотало оно в коммунальном жилищном пространстве, и слушай его, не слушай — одно. Уж если капля и камень точит, то каково мозгам? Богатый — плохо, вещизм — опасная болезнь, Запад — расположение разлагающегося Ада, интеллигенция — прослойка, пролетарий — гегемон. Рекламы практически не было, была антиреклама, призывающая не покупать на деньги, а, напротив, деньги хоронить (при выпадении стыдливой гласной — хранить) в сберегательных кассах. Сколько их там полегло, безвестных тысяч? А каждая тысяча — год самоограничения во всём.

Ах да, ещё был удивительный призыв летать самолетами «Аэрофлота», но это, я полагаю, для иностранцев: чтобы не думали, что у нас по старинке на мётлах левитируют.

Когда все на одной волне, жизнь если не приятна, то понятна. Что дорогого стоит.

Недаром те немногочисленные эфирные радиоприёмники, что появились у населения к концу тридцатых годов, с началом войны велено было сдать Куда Следует. Поняли: разноголосица вредна и опасна. Только проводное радио сплачивает население в нацию.

Появление трёхпрограммного вещания ознаменовало начало конца. Не хватило политической воли запретить и эфирные приёмники. Понадеялись на глушилки, на то, что ночью, когда утверждённые диапазоны 31, 41 и 49 метров обеспечивают наиболее качественный приём, люди спят. Да при чём здесь «Голос Америки» и прочие бибиси, когда любая передача на непонятном языке, передача, в которой звучит танго или рок-н-ролл либо комментатор частит сквозь рёв торсиды, включает в мозгах такую картинку, какую и тысяча дипломированных пропагандистов не заглушит.

Да и какие дипломы у пропагандистов, чт о они видели, чт о читали, чт о могли противопоставить Лолите Торрес или Робертино Лоретти? «Блокнот агитатора»? Уже смешно…

Горный камнепад тем и характерен, что в движении ширится, набирает массу. Перестройка подтачивала советскую власть не публикациями Солженицына, отнюдь. Публикациями Солженицына она власть скорее укрепляла: сидите смирно, а то и вас туда, в ГУЛАГ… А вот реклама — реклама била нерасчётливо, по площадям, но именно такая стрельба и поразила советское сознание. Начали вроде бы с пустяка — вместо обычных часов на экране появились часы с надписью «Оливетти», потом рекламировали удобрения, а там и понеслось со склонов: прокладки, тампоны, сникерсы, водка, водка, водка…

И рухнула дамба, не нашлось мальчика, заткнувшего собой протечку.

Так что сны мои — это всего лишь следующий этап раскрепощения сознания. Отпусти мне природа лет хотя бы тридцать, а лучше пятьдесят, не бессильной старости, а бодрости, ясности ума и твёрдости духа — глядишь, и я бы — благодаря рекламе во сне — стал вполне коммерческим человеком.

К оглавлению

Опубликовано12 октября 2013

Сегодня хочу поделиться с читателями впечатлениями о фильме французского режиссёра Жан-Жака Анно «Чёрное золото» (Or Noir, 2011). Фильм этот достоин долгой памяти по целому ряду соображений: во-первых, у него увлекательнейший сюжет; во-вторых, игра актеров блистательна, а исполнителя роли принца Ауда — Тахара Рахима — я даже склонен причислить к пантеону гениальных лицедеев; в-третьих, концепт национальной идеи, представленный в «Чёрном золоте», на мой взгляд, является не просто самым привлекательным из всех, какие мне известны, но ещё и самым удачным в плане художественного воплощения. Неслабый такой набор достоинств, не правда ли? Хорошо бы теперь его оправдать :-).

Начнем с режиссёра. Жан-Жак Анно — один из самых загадочных режиссеров в истории мирового кинематографа. Загадочных и не реализовавших в полной мере свои таланты. Анно 70 лет, и он снял только 12 картин.

Картины бесконечно разные и неоднозначные. Дебют Анно — «Чёрное и белое в цвете» (La Victoire en chantant, 1976), с ходу получивший «Оскара» за лучший фильм на иностранном языке, сразу же расставил точки над i в отношениях режиссёра с родной (французской) и европейской цивилизацией: сарказм и чёрный юмор — самая мягкая его оценка реальности.

«Имя розы» (Der Name der Rose, 1986) — отчаянная попытка реабилитировать культуру и историю на безнадёжном материале псевдохудожественного голема Умберто Эко.