Дмитрий Красько - Отпущение грехов

– А мне – молчать?

– Зачем? – удивился я. – Можешь говорить. Думаешь, тебе кто-нибудь поверит? А если и поверят – никаких секретов ты все равно не выдашь.

Он удовлетворенно осклабился и замолчал. Очевидно, сочинял рассказ, который пихнет своим собутыльникам при распитии ближайшей бутылки. Наверняка при этом мысленно спорил со мной – «Не поверят?! А вот посмотрим!». Я не возражал. Спорит – и пусть его. Главное, чтобы про себя. Тишина – это именно то, что мне сейчас было нужно. Тишина и неподвижность. Я пошевелился лишь однажды – когда ментик пришел в себя. Очень лаконично стукнул его по ушам, чтобы он снова отрубился, я принял прежнюю позу. Голос подал тоже один раз – когда попросил остановить машину в квартале от «Сибири». Почему-то не хотелось, чтобы водила знал, где я проживаю – и куда забираю пленника.

Сказать, что внешний вид «Сибири» меня удивил – ничего не сказать. Когда я покидал гостиницу, она выглядела много лучше – имела целое крыльцо и застекленный фасад. Теперь у нее не было ни того, ни другого, зато вокруг шлялась целая куча ментов. Четыре «УАЗика» припарковались на площадке – по два с каждой стороны от входа. И человек шестнадцать в форме и в штатском наводили суету. Трое из них окружили Ружина и внимательно смотрели, как он размахивает руками – вернее, одной рукой. Наверное, что-то рассказывал. Может быть, даже что-то ценное. Насколько я успел его узнать, он в любой ситуации мог рассказать что-нибудь ценное.

Однако присутствие легавых меня не вдохновляло. Потому что пронести мимо них бесчувственное тело в ментовской робе просто нереально. Если начнут задавать вопросы – греха не оберешься.

Я огляделся в поисках приемлемого решения. Таковое должно быть в любой ситуации. На сей раз оно приняло форму скамьи в небольшом скверике. Дружеским жестом приобняв ментика за талию, я протащил его меж деревьев и усадил на лавочку. Проделать это было довольно сложно, потому что приходилось изображать беззаботно прогуливающихся, а с восьмидесятикилограммовым телом под мышкой… В общем, сами понимаете. Слишком неестественно смотрелось.

Но мне повезло. В том смысле, что все, кого судьба в этот час забросила к «Сибири», таращились в сторону гостиницы. Происходившее там было куда интереснее, чем два типа на прогулке. Даже притом, что один из них имел полицейскую форму и не двигал при ходьбе ногами. Ну, то есть совсем не пытался этого делать. Они волочились за ним, как раздвоенный хвост в стельку пьяной русалки.

Смекнув, что опасаться нечего, я, уже не таясь, придал менту такое положение, какое хотел, и уселся рядом, время от времени короткими и почти незаметными тычками подправляя ему то руку, то ногу, то голову. В общем и целом созданная мной композиция напоминала роденовского мыслителя, но была гораздо живее на ощупь.

Мы просидели с ментом таким образом минут пять. Я осторожно выглядывал из-за его задумчивой, но не имеющей в голове ни единой мысли, фигуры и внимательно наблюдал, что происходит у гостиницы.

Ничего особенного там не происходило. Новое произошло у нас. По истечении пяти минут мент вдруг подался всем телом вперед и чуть не упал. Он и упал бы, не поддержи я его вовремя. Сделав это почти ласково – сам себе удивляюсь, каким нежным бываю порой! – я прошептал ему в ухо:

– Дернешься – убью!

Ментик посмотрел на меня, медленно расставаясь с мутью в глазах, и отчего-то удивился:

– Это ты?

– Ну, – кивнул я. – Это я. А это, – я двинул пальцем чуть не в самый его глаз, – ты. И я тебе говорю, что если ты сделаешь хоть одно лишнее движение, то я тебя пристрелю. Твой пистолет у меня, помнишь?

Нет, не помнил. Но после моих слов что-то мелькнуло в ментовских глазах, что-то, соответствовавшее, скорее всего, щелчку в голове. Он начал вспоминать. И, по мере того, как дело спорилось, на его лице, как изображение на проявляемой фотографии, постепенно проступало выражение ужаса.

– А Засульский? – наконец визгливо спросил он. – Что с Засульским?!

– Тихо! – сказал я. – Не повышай голоса, а то я тебе повышалку оторву. Твоему Засульскому ничего не грозит. Ему уже вообще ничего не грозит, так что успокойся.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего особенного, – я вынул из кармана пистолет и на всякий случай продемонстрировал ему. – Кроме того, что он врезался в небольшую рощицу. На скорости сто шестьдесят километров в час. Может, и больше. Сам понимаешь – после такого веселья ему уже глупо чего-то бояться.

– Гад! – сообщил мне ментик. – Знаешь, кто ты такой? Ты – гад!

– Фигушку, – спокойно возразил я. – Это ты гад. И твой Засульский – гад. Я по сравнению с вами – ягненок.

– Ягненок! – взвизгнул он и получил по уху. Но, поскольку это его не успокоило, пришлось добавить еще порцию по почке. И только после такой настойчивой просьбы ментик, наконец, согласился снизить уровень шума. – Никакой ты не ягненок! Ты – волк! Ты – демон! Ты…

– Ну, – согласно кивнул я. – Я просто дьявол.

– Дьявол! – со вкусом просипел он. Слово явно пришлось парнишке по вкусу, и я был несказанно рад, что сумел доставить ему хоть эту небольшую радость. В серой, беспросветной жизни фанатика она стала, наверное, целым событием. – Дьявол! – повторил он. – Вот именно. И все твои друзья – дьявольское отродье. Ты убил Цехового, а теперь Засульского. Вы расстреляли наших братьев и ограбили наш храм!

Вот как. Значит, он и об этом осведомлен. Хотя, конечно, догадаться нетрудно. Засульского наверняка первым поставили в известность, что на штаб-квартиру совершен налет. А он, скорее всего, сообщил об этом прискорбном факте всем участникам операции по ликвидации меня, любимого. Так что я решил не удивляться – пусть ментик думает, что мною это угадано давным-давно. Пусть по прежнему считает меня дьяволом. И ему, и мне это пойдет на пользу. А передо мной к тому же откроет путь наименьшего сопротивления. Но пока я все-таки решил продолжить дискуссию – потянуть время, чтобы он не додумался позвать на помощь коллег, все еще шатающихся неподалеку. Хотя, причисляя меня к сотрудникам госбезопасности, сектант вряд ли это сделает, сочтя бесперспективным. Но рисковать все равно ни к чему. Лучше занять его беседой, втянуть в спор, по возможности, более жаркий – чтобы он ни о чем, кроме своих аргументов, не думал.

– Ладно, родной, – кивнул я. – Пусть так. Пусть мы все – дьявольское отродье. Тогда как обозвать вас – всех? Ведь вы, если не ошибаюсь, на днях собрались подорвать добрую сотню храмов и отправить прямым рейсом на небо около четырех тысяч душ. Если это не есть дьявольский план, то вылижи мне мою волосатую задницу.

– Не буду я ее вылизывать! – горячо заверил он. – Мы выполняем богоугодную миссию! Мы отправляем к Господу его заблудших детей, чтобы он мог наставить их в вере истинной!