Сергей Лебедев - Дебютант

Но все-таки это было половинчатое, несовершенное решение. Сам по себе след продолжал существовать и при неудачном стечении обстоятельств мог вызвать подозрения.

Однажды Калитин пошел на ночную рыбалку с начальником отдела режима, старым знакомым Захарьевского. Переведенный в действующий резерв генерал на свой грубоватый лад уважал и опекал Калитина. Однако нужно было потакать иногда его мужицким привычкам, например, ходить с ним ночью на сазана. К тому же режимник вызывал интерес Калитина. Необразованный, безнадежно отставший от века, он был ископаемое, окаменелость из прошлой эпохи, от грехов, грязи и крови которой Калитин хотел дистанцироваться. Там царила простая и бессмысленная смерть с наганом, забиравшая без разбору миллионы душ. Калитин создавал иную смерть – разумную, прицельную; ее моральность, оправданность были в ее единичности. Но тем генерал и волновал Калитина, что от него пахло дикой кровью; и на его фоне становились ясны, рельефны внутренние принципы самого Калитина. Однако в их работе было глубокое и неочевидное сходство, которое словно предопределяло и благословляло их альянс, ученого и офицера госбезопасности. Режимник был сугубый профессионал, чьей этикой была целесообразность; он умел вскрывать людей, идти кратчайшим путем к правде. Так же поступал в науке и сам Калитин.

Они рыбачили при свете керосинового фонаря, бросавшего долгие тени на песок. Поклевок не было. Режимник посасывал свою смердящую “беломорину”, долго, бездумно смотрел на колокольчик донки, прихлебывал из фляжки спиртовую настойку чаги, настоящий скипидар, – Калитин как-то попробовал, чуть горло не сжег. На Остров в то время привезли троих новичков, недавних выпускников спецфакультета, каким когда-то был он сам. Калитин искал случая неформально спросить про одного из них, которого намеревался взять к себе в лаборанты.

– Не советую, – дружественно отозвался старик, мгновенно поняв, в чем интерес Калитина. – Дурак. Болтает много. Доболтается. Допуска лишим.

– О чем болтает? – спросил Калитин нейтрально.

– О призраках, – помедлив, ответил старик. – Об этих, черт его, привидениях. Будто видел что-то в подвале.

– Так это чушь, – искренне воскликнул Калитин.

– Чушь, да не чушь, – назидательно ответил старик. – Место у нас особенное. С историей. Мероприятия, так сказать, проводились в старое время. И болтать в эту сторону не нужно.

Калитин почувствовал, что в старике говорит что-то личное, давнее. Он знал некоторые подробности его биографии – Захарьевский посвятил, объясняя, как держаться с генералом.

И Калитин не раз думал, представляя старика: а почему в те годы они не могли просто собрать людей, расстрелять и закопать? Зачем вели следствие, писали бумаги, соблюдали формальности, если знали, что все это ложь? Зачем все эти процедуры? И понял теперь, глядя на старика: ради исполнителей. Это им перила, чтобы не сойти с ума и не выйти из повиновения.

А старик замолчал. Калитин чуял, как затронула, возмутила того тема призраков, идея, что смерть обратима, что свидетели могут восстать из небытия. Сам он не верил ни в каких духов. Но ему было приятно наблюдать суеверные, детские страхи всесильного начальника отдела режима.

Колокольчик зазвенел. Где-то в глубине сазан схватил и повел в сторону наживку. Старик подсек, потянул леску, выругался разочарованно:

– Сошел, паскуда.

Вдруг в куполе света от их фонаря замельтешили, зарябили белые хлопья, будто снежный заряд налетел. Ветер принес с просторов реки августовских поденок, странствующих созданий ночи, которые не доживут до рассвета.

Поденки облепили раскаленное стекло, рвались к фитилю, обугливались. Лампа была похожа на волшебный сосуд, созывающий их из тьмы.

Поденки усыпали песок, линию прибоя, будто сбитые соцветия. И Калитин испытал пронзительный восторг. Он точно знал теперь, каким должен быть его Дебютант: краткоживущим, теряющимся в тенях мира, способным, прежде чем развоплотиться, на исполнение всего одного желания: смерти.

Поденки. Славные поденки. Рыжий свет керосинового огня. Белая живая пурга на исходе лета, танец ухода. Провозвестие вьюг, что придут позже. Выморок зимнего белого сна.

…Калитин уснул, чувствуя под сомкнутыми веками трепет легкокрылых теней.

Они выехали позднее, чем рассчитывали. Когда менеджер в прокатной конторе набирал данные водительских прав Шершнева-Иванова, завис компьютер. Перезагрузили, попробовали еще раз – опять завис.

Менеджер извинялся, Шершнев думал: нет ли подвоха? Права-то выпущены как положено, занесены в базу данных.

– Давайте на мои, какая разница, – предложил Гребенюк. – Пошаманим маленько, – добавил он, обращаясь к Шершневу.

Компьютер сработал. Им наконец выдали машину. V6, турбированный мотор, но не слишком заметная, апгрейд-версия популярного семейного седана. Местное производство, тут таких тысячи на дорогах.

Гребенюк сел за руль, спросил, когда они чуть отъехали:

– Ты в порядке?

– В порядке, – просто ответил Шершнев.

– Странное чувство, – сказал Гребенюк. – Будто нас притормаживают. Пограничники. Поезд. Теперь вот компьютер.

Шершнев посмотрел на него с деланным удивлением.

– Чего? Ты что, не выспался?

– Да выспался. Извини. Хрень какая-то в голову лезет.

– Бывает, – ответил Шершнев.

Он не ожидал такой проницательности от техника. Раньше его устраивало, что он ничего толком не знает о напарнике: зачем, им же дружбу не водить. Сказали, что профессионал, и ладно. Теперь Шершнев жалел, что не прощупал Гребенюка, не раскрутил на биографию. Теперь уже поздно, топорно выйдет. Нужно ждать подходящего момента.

Шершнев был рад уехать из города, отправиться наконец к цели и оставить вчерашний день позади. Окончательно убедить себя, что мальчишка из прошлого – просто дикий случай, непредвиденный выкидыш прошлого. А тут Гребенюк со своим вопросом!

Вдобавок испортилась погода. Небо затянуло облаками, начало моросить. Гребенюк включил дворники, нажал рычажок омывателя – брызнули и опали две слабые струйки. Припарковались, купили воды, запустили встроенный навигатор. Система загрузилась, проложила маршрут – вроде все сходится по километражу, три часа с копейками, подумал мнительно Шершнев, – и они тронулись. Женский голос командовал на английском: налево, направо, круговое движение, второй съезд.

В итоге бесплотная дама завела их в пробку на ремонтирующейся дороге. Указанный ею поворот был перегорожен щитами.

– Карты, похоже, не обновили, – сказал Гребенюк, и Шершнев ждал, продолжит ли он, напомнит ли про странные, нелепые задержки. Но майор замолчал, рывком вогнал машину обратно в поток.