Андрей Воронин - Инструктор. Первый класс

За забором лязгнула цепь, и послышалось неуверенное «гав». Клим Зиновьевич поспешно вынул из пакета и перебросил через забор свой гостинец. Он слышал, как мясо шлепнулось в грязь. Собака гавкнула еще два раза, а потом с той стороны забора донеслось торопливое чавканье. Свинина была проглочена в мгновение ока; цепь лязгнула в последний раз, и наступила тишина.

Голубев осторожно, чтобы не стукнуть щеколдой, приоткрыл калитку, просунул голову в щель и осмотрелся. Свет в доме не горел, на темном фоне оконных проемов призрачно и неподвижно белели задернутые занавески. Собака комком светлой шерсти лежала в метре от калитки. На появление во дворе чужака она никак не отреагировала, поскольку была мертва. Клим Зиновьевич закрыл за собой калитку и осторожно двинулся к дому по дорожке, выложенной украденными где-то цементными плитами. Дойдя до крыльца, он перебрался на бетонную отмостку и пошел по ней в обход дома, пригибаясь всякий раз, когда оказывался перед окном. Он нарочно ступал по твердому, чтобы не оставлять следов обуви в липкой черной грязи. С невидимого в темноте низкого неба, как и днем, продолжала сеяться мелкая мокрая дрянь, которая никак не могла решить, остаться ей дождем или превратиться наконец в снег. Это было неприятно, но весьма полезно: в такую погоду уже через полчаса след Клима Голубева не взяла бы ни одна служебная собака. Он не думал, что на место происшествия действительно вызовут кинолога с ищейкой, но упускать хоть что-то не хотелось. Этот предутренний визит во двор к сменному мастеру был, по его мнению, продиктован заботой о собственной безопасности, а в таком деле мелочей не бывает — это знает любой, кто хоть раз в жизни просмотрел детективный телесериал.

Обогнув дом и приблизившись к заднему крыльцу, он снова перебрался с отмостки на мощеную дорожку, что вела к колодцу. Вместо традиционного деревянного сруба колодец был изнутри выложен бетонными кольцами. Верхнее выступало из земли почти на метр, и вместе с треугольной двускатной крышей, которая предохраняла его от ненастья, колодец со стороны напоминал диковинную поганку. Клим Зиновьевич осторожно поднял и отвалил в сторону тяжелую, обитую оцинкованной жестью крышку и, протянув руку в перчатке, нащупал в кромешной тьме стоящее на краю бетонного кольца ведро.

Ведро тоже было оцинкованное, в ржавой железной оковке и с привешенной сбоку двухкилограммовой гирей от весов. Крепко придерживая его одной рукой, чтобы ненароком не ухнуло в колодец и не наделало шума, Голубев зубами стянул с другой руки перчатку и ощупал кончиками пальцев жестяное дно. Оно оказалось сухим, но Клим Зиновьевич для надежности протер его собственным носовым платком — береженого бог бережет, как известно.

Остатки порошка из бумажного конвертика благополучно перекочевали в ведро. Ощущение при этом было тревожное: Клим Зиновьевич привык видеть, что делает, и орудовать на ощупь в полной темноте оказалось дьявольски неудобно. Он боялся множества случайностей, благодаря которым сменный мастер Егоров мог пронести яд мимо рта или принять его внутрь слишком поздно, когда тот уже утратит силу, превратившись в безвредный набор химических элементов. Что ж, если это случится, Климу Зиновьевичу придется найти другой способ свести с мерзавцем счеты, и он не сомневался, что, когда придет время, способ обязательно отыщется.

Без стука опустив крышку колодца, он выбрался со двора на улицу тем же путем, каким пришел. Было без четверти пять; одноэтажный провинциальный городок крепко спал, зябко ежась под сырым одеялом опустившихся до самой земли туч. Редкие уличные фонари слабо и бесполезно светили в туманной мгле ненастья, с оголившихся мокрых ветвей срывались и падали на землю тяжелые капли воды. Без разбора шлепая по невидимым в темноте лужам, никем не замеченный Голубев добрался до дома. Прокравшись во двор, он скользнул в сени и, не включая свет, вошел в сухое тепло натопленного помещения. Через десять минут он уже спал сном праведника и улыбался во сне, как человек, которому снится что-то очень приятное.

Виктор Мухин рассеянно, как бы невзначай, побарабанил кончиками пальцев по крышке лежащего на столе золотого портсигара, ненавязчиво предлагая потенциальному клиенту оценить красоту, изящество и рыночную стоимость данного раритета. Реакция превзошла все его ожидания: скосив в сторону портсигара глаз, клиент изумленно задрал бровь и с уважением произнес:

— О! Да неужто Фаберже?

— Прикупил по случаю, — скромно сообщил Муха.

— Однако, — еще уважительнее сказал Вячеслав Гаврилович Худяков, бизнесмен из далекой Тюмени. — Не уступите? Я за ценой не постою!

— Нет, не уступлю, — отказался от заманчивого предложения Мухин. — Денег у меня и так достаточно, а эта вещица мне дорога как память.

— Впервые вижу человека, который честно и прямо заявляет, что ему достаточно тех денег, которые у него есть, — заметил Худяков.

«Золотые твои слова», — подумал Игорь Климов, которому было смешно наблюдать, как Муха корчит из себя олигарха. Он был рожден для того, чтобы стать быком; быком он и стал, и быком же оставался по сей день. Скрыть это обстоятельство не могли даже самые дорогостоящие аксессуары. Уникальный золотой портсигар, вопреки чаяниям Виктора Мухина, вовсе не добавлял ему солидности — напротив, глядя, как Муха достает портсигар из кармана, трудно было отделаться от мысли, что он его где-то спер.

Поскольку смотреть на партнера было делом бесперспективным — смотри хоть сто лет, все равно ничего нового не увидишь, — Игорь Витальевич переключил свое внимание на посетителя, который, будто по волшебству, возник на пороге офиса в самый острый момент. Он представлялся Климову подарком судьбы, посланным, чтобы удержать их с Мухой на краю финансовой пропасти, в которую они уже готовы были свалиться.

Подарок судьбы оказался мужчиной средних лет — точнее определить его возраст Игорь Витальевич затруднялся, поскольку тюменский предприниматель Худяков относился к тому типу людей, которые в молодости выглядят старше своих лет, а в зрелости — намного моложе. Он словно застрял где-то в районе своего сорокового дня рождения и, судя по некоторым признакам, превосходно чувствовал себя в этом состоянии. Вячеслав Гаврилович Худяков не мог, как Муха, похвастать избытком накачанного в тренажерном зале тела, однако пребывал в отменной физической форме. Этого обстоятельства не мог скрыть даже застегнутый на все пуговицы деловой костюм — одежда, будто нарочно созданная для того, чтобы с одинаковой легкостью прятать как достоинства, так и недостатки фигуры, делая мужчин одинаковыми, словно сошедшие с одного конвейера манекены.