Андрей Воронин - Инструктор. Первый класс

Не успевший остыть двигатель «девятки» завелся с полоборота. Ржавый включил фары и в тусклом мерцании осветившейся приборной панели сменил обойму пистолета на новую, до отказа набитую смертями девятимиллиметрового калибра. Восемнадцати патронов в рукоятке и одного в стволе вполне достаточно, чтобы покончить всего с двумя не подозревающими о нападении людьми. Будь они хоть трижды профессионалы, все равно достаточно…

До Грузинского Вала он добрался в два счета, благо туда было рукой подать по любым, даже не московским меркам. Слегка припорошенные инеем «Жигули» некогда очень популярной шестой модели стояли у бровки тротуара метрах в десяти от узкой арки, что вела во двор старого дома на Малой Грузинской. Машина имела покинутый вид, но в щель приоткрытого окна со стороны водителя время от времени выплывали клубы табачного дыма. Останавливая поодаль свою «девятку», Ржавый подумал, что это довольно символично: его враги собрались вместе не где-нибудь, а именно на Малой Грузинской, чтобы погибнуть от руки грузина — не чеченца, не араба и даже не своего соотечественника, а именно грузина. Это выглядело как ирония судьбы, и Реваз Гургенидзе был на сто процентов уверен, что на сей раз судьба недобро посмеивается над его врагами, а вовсе не над ним.

Он набрал номер и увидел, как в темном салоне «шестерки» вспыхнула голубым светом клавиатура мобильника. Наблюдатель ответил сразу, поскольку прибытие Реваза, естественно, не осталось им не замеченным. По его словам, «мерседес» Мещерякова до сих пор оставался во дворе, куда вела арка.

— Спасибо, дорогой. Поезжай домой, дальше я справлюсь сам, — сказал ему Гургенидзе.

Наблюдатель предложил помочь; Ржавый, не раздумывая ни минуты, отказался, поскольку старался не прибегать в серьезных делах к помощи непрофессионалов. Когда имеешь дело с таким противником, как два офицера ГРУ, нужна полная концентрация внимания. В такой ситуации напарник, каждый шаг которого нужно контролировать, чтобы не наломал дров, представляет собой только обузу.

Старая «шестерка» заквохтала стартером, сотрясаясь всем корпусом, завелась, взревев и выплюнув из выхлопной трубы облако сизого дыма, и, наконец, уехала, волоча за собой по сухому асфальту длинный шлейф белого пара. Ее тормозные огни мигнули перед перекрестком, машина свернула налево и скрылась из вида за углом. Тогда Реваз тронул с места свой автомобиль и аккуратно вписался в узкую арку.

Во дворе стояло пять или шесть автомобилей, среди которых первым делом бросался в глаза громоздкий силуэт черного «бьюика». Поодаль поблескивал лаком любовно отполированный черный «мерседес» с антенной спецсвязи на крыше. Под его ветровым стеклом мерно вспыхивал и гас синий огонек включенной сигнализации.

Реваз припарковался неподалеку, вынул из-за пазухи свой успевший устареть, но по-прежнему эффективный и безотказный «Хеклер и Кох», навинтил на ствол увесистый цилиндр глушителя, положил пистолет на колени и стал ждать, терпеливый и сосредоточенный, как кошка, подстерегающая у норки глупую мышь.

Ждать пришлось недолго, минут десять или около того. За это время Ржавый успел во всех деталях изучить уютный, заросший высокими старыми деревьями двор и вдоволь налюбоваться разноцветными прямоугольниками освещенных окон. Занимаясь этим, он рассеянно думал о том, что Забродов недурно устроился на пенсии. Сам Реваз, бывая в Москве, жил на съемной квартире в Южном Бутово — местечке, которое больше напоминало другой город, чем один из районов Москвы. Там среди выстроенных на продуваемых всеми ветрами пустырях многоэтажных пластин и башен сидели на скамеечках и лузгали семечки болтливые старухи в надетых поверх домашних халатов пальто с облезлыми воротниками, а пьющая пиво на детских площадках молодежь общалась между собой на жаргоне, которого не понял бы ни один подросток, выросший в центре Москвы. Там был свой говор и свои обычаи, и тамошние обитатели, хоть и называли себя москвичами, недолюбливали коренных жителей столицы едва ли не сильнее, чем все остальное население страны.

Потом в тишине неосвещенного двора раздалась пронзительная электронная трель домофона. Дверь подъезда, в котором жил Забродов, распахнулась, и на тускло светящемся фоне дверного проема показался темный силуэт человека, одетого в длинное пальто нараспашку и с непокрытой головой.

Ржавый съехал на сиденье пониже, чтобы силуэт его собственной головы не маячил над спинкой, и взялся одной рукой за рукоятку пистолета, а другой за ручку стеклоподъемника. Мещеряков, если это действительно был он, вышел один, и это существенно облегчало задачу. Реваз решил, что сначала разберется с генералом, а потом займется Забродовым. Второй этап не обещал особых трудностей. Гургенидзе намеревался просто позвонить в домофон. Такие люди, как Ас, обычно не затрудняют себя расспросами через переговорное устройство домофона, а сразу открывают дверь. Тем более что в этих домофонах, как правило, отвратительная слышимость и разговаривать по ним — сущее наказание. А если вопрос «Кто там?» все-таки прозвучит, ответить можно что угодно — главное, говорить негромко, чтобы наверху ничего не разобрали. Забродов решит, что это только что ушедший приятель вернулся за какой-нибудь забытой мелочью, и откроет — возможно, не только железную дверь подъезда, но и вход в собственную квартиру. Нападения он не ждет, так что у Ржавого будет отличный шанс поймать его на мушку. А если шанс будет, Реваз Гургенидзе сумеет им воспользоваться…

Человек в распахнутом пальто сделал характерный жест рукой. Генеральский «мерседес» откликнулся на это движение громким пиликаньем и приветственно подмигнул оранжевыми огоньками подфарников. Сомнений не осталось: здесь, в темном дворе, на расстоянии нескольких метров от Реваза с его верным «Хеклером» находился его заклятый враг — генерал-майор ГРУ Мещеряков.

Генерал подошел к своей машине, еще больше сократив дистанцию между собой и Ржавым. Гургенидзе энергично завертел ручку стеклоподъемника и большим пальцем правой руки взвел курок пистолета. Как обычно, в решающий момент волнение исчезло — он был спокоен и уверен в себе, как если бы ему предстояло не застрелить человека, а прихлопнуть ползущую по холодному оконному стеклу сонную осеннюю муху.

Мещеряков обернулся на тихий шорох опускающегося стекла и потянулся правой рукой к левому лацкану пальто. Нацепив генеральские погоны, он не перестал быть профессионалом — всегда начеку и всегда при оружии, которое ему, в отличие от Реваза Гургенидзе, закон носить не запрещал, а, наоборот, предписывал. Реакция у него, как и прежде, была отменная, но это уже не имело значения — он проиграл эту схватку задолго до ее начала и наверняка сам это прекрасно понимал.