Андрей Воронин - Инструктор. Первый класс

Наводя «Хеклер и Кох» на отличную мишень, которую представлял собой белеющий под пальто и пиджаком треугольник генеральской рубашки, Ржавый мимоходом подумал, как хорошо, что Мещеряков обернулся. Выстрелить противнику в спину ему ничего не стоило, потому что война — не театральные подмостки и игра в благородство здесь сплошь и рядом оказывается смертельно опасной. И все-таки приятно сознавать, что противник стоит к тебе лицом, имея пусть призрачную, эфемерную, но все-таки возможность оказать сопротивление. А еще приятнее было знать, что эта возможность его не спасет, потому что использовать ее он уже не успеет…

— Вот мы и встретились, шакал, — сказал Ржавый и трижды нажал на спусковой крючок пистолета, целясь в корпус, как учил его когда-то опытный инструктор в учебном центре спецназа ГРУ.

Мещерякова отбросило назад; ударившись спиной о дверцу своего «мерседеса», он соскользнул по ней на землю и обмяк, криво завалившись на бок.

Реваз потянул на себя ручку, толкнул дверь и, выбравшись наружу, неторопливо пошел к полусидящему на холодном асфальте человеку, на ходу поднимая пистолет для контрольного выстрела.

Илларион ткнул пальцем в светящееся оранжевое колечко сенсорной кнопки, и электрический замок противно заголосил, оповещая всю округу о его появлении. Толкнув плечом скользкое железо двери, Забродов почти вывалился наружу и одним взглядом охватил открывшуюся ему картину, означавшую, что он опоздал. Генеральский «мерседес» стоял прямо напротив подъезда, а сам Андрей полусидел, прислонившись плечом к дверце и криво завалившись на бок, с широко раскинутыми, неестественно вывернутыми ногами, напоминая отброшенную пьяным кукловодом сломанную марионетку. Длинные полы его пальто разметались по грязному асфальту, в темноте скверно освещенного двора белел рассеченный надвое галстуком треугольник рубашки.

Человек, который шел к подстреленному генералу от обнаружившейся здесь же вишневой «девятки», остановился и обернулся на звук открывающейся двери. Рефлексы у него оказались на высоте: новый выстрел прозвучал раньше, чем стрелок закончил поворот, и направлен он был не в старую мишень, ждавшую только, чтобы ее добили контрольным выстрелом, а в новую, которая только что возникла на фоне освещенного дверного проема четким, будто вырезанным из темной бумаги силуэтом.

Новая мишень в лице Иллариона Забродова, естественно, не стала ждать, когда ее продырявят, чтобы проверить уровень огневой подготовки незнакомца, зарабатывающего себе на жизнь отстрелом высшего командного состава российских спецслужб. Рефлексы у этой мишени были не хуже тех, которыми мог похвастать стрелок, и дверной проем очистился раньше, чем выстрел достиг цели. Влетев в открытую дверь, пуля с отчетливым щелчком ударилась о ступеньку ведущего на площадку первого этажа лестничного марша, оставив в ней неглубокую выщерблину. Вторая, выпущенная с поправкой на резвость мишени, с тупым жестяным звуком влепилась в глухую створку двери чуть выше панели домофона, выбив из нее длинную, хорошо заметную в темноте красноватую искру. Еще один выстрел, нацеленный в промелькнувшую на фоне светлой штукатурки стремительную тень, взметнул облачко едкой известковой пыли. Крошки отбитой штукатурки осыпали голову и плечи Иллариона Забродова. Стрелок, чтоб ему пусто было, палил быстро и точно, как герой классического вестерна, и, не будь Забродов тем, кем был, он бы уже некоторое время валялся на пороге, мешая двери подъезда закрыться и препятствуя тем самым экономии тепловой энергии.

Оснащенный глушителем пистолет быстро хлопнул еще три раза подряд, срезанная пулей ветка сирени упала Иллариону за шиворот. Она была холодная, как ледышка, и неприятно царапалась под майкой. Судя по тому, как щедро стрелок расходовал боеприпасы, он либо не соображал, что делает, либо имел пистолет с двухрядным магазином. Второе предположение казалось ближе к истине: для человека, под влиянием сильных эмоций палящего в белый свет, как в копеечку, этот парень стрелял слишком точно. Он явно прошел очень неплохую подготовку и еще не успел забыть то, чему его учили. Забродов невольно вспомнил свои недавние сетования по поводу отсутствия достойных партнеров для «подвижных игр» и подумал, что у Господа Бога, если он все-таки существует, весьма своеобразное чувство юмора.

Стрелок уже не стоял на месте — низко пригнувшись, он короткими бросками перемещался от машины к машине, используя их в качестве прикрытия, и каждый такой бросок заканчивался очередным глухим хлопком пистолетного выстрела. Он двигался в ту же сторону, что и Забродов, постепенно отдаляясь от лежащего на асфальте автомобильной стоянки Мещерякова. Видеть Иллариона он уже не мог, но перемещаться в темноте по заросшему густой старой сиренью палисаднику абсолютно беззвучно оказалось делом невыполнимым, и убийца с завидной точностью стрелял на звук. Запутавшись ногой в кустах, Илларион потерял правый шлепанец; гибкая, как хлыст, и прочная, как клинок спортивной рапиры, ветка больно хлестнула по лицу, острый сучок впился в щеку чуть пониже левого глаза, и Забродов понял, что дела его плохи: палисадник был невелик, и долго эта игра в кошки-мышки со смертью продолжаться не может.

Будто подслушав его мысли, стрелок встал в полный рост из-за последнего в ряду припаркованных автомобилей «фольксвагена» и неторопливо двинулся к палисаднику через неширокую асфальтированную дорожку внутридворового проезда. Судя по всему, до снайпера наконец-то дошло, что его противник не вооружен. Иллариону в связи с этим немедленно вспомнились собственные хвастливые рассуждения по поводу того, что в большинстве случаев оружие-де нужно исключительно для оказания психологического давления. Сейчас он горько сожалел о сказанном: похоже, какие-то высшие силы и впрямь избрали этот дивный вечерок для того, чтобы слегка укоротить не в меру длинный язык военного пенсионера. Он попытался припомнить, чего еще успел наговорить Мещерякову, пока чистил револьвер, чтобы знать, чего ожидать дальше, но нисколько в этом не преуспел: обстановка, увы, не располагала к воспоминаниям. Строго говоря, в такой обстановке полагалось вспоминать не подробности последнего разговора, а всю свою жизнь — именно такие воспоминания, если верить мировой литературе, посещают человека в последние мгновения перед смертью.

«Ну, давай, родимый, — мысленно взмолился Забродов, обращаясь к замершему в напряженной позе стрелку, — еще пару шагов! Ну, еще хоть шажочек!» Он поудобнее перехватил метательный нож, уже успевший основательно остыть на легком морозце, готовясь поднести ночному снайперу сюрприз, и тут случилось непредвиденное: кто-то из жильцов квартиры на первом этаже, не подозревая о разворачивающихся прямо под его окнами драматических событиях, решил поужинать и включил на кухне свет.