Александр Тамоников - Даманский. Огненные берега

Память возвращалась беспорядочно — отрывки из обрывков. Неравный бой — фактически побоище, мертвые товарищи, бегство с Саней Локтионовым, вот он бросается с ножом на узкоглазого… Неужели все это было на самом деле?

Бабаев открыл глаза, обвел взглядом пространство. Слишком мутно, чтобы понять в одночасье. Его тащили, пинали, он слышал незнакомую визгливую речь…

Землянку строили на скорую руку, она притулилась на склоне холма: накат из тонких бревен, распорки, двухъярусные нары, на которые пролезет только… китаец, примитивная приоткрытая дверь — сквозь нее проникает в землянку тусклый свет. Неподвижное тело совсем рядышком…

Закололо сердце, Бабаев закряхтел, поднялся. Подполз к лежащему, перевернул. Это был Локтионов, вместе призывались из Новосибирска, вместе тянули лямку. Большими друзьями не были (куда уж нам до гениальных математиков), но и не собачились ни-когда.

Глаза товарища были закрыты. Он вроде даже не дышал. Все лицо в синяках, порезах, в волосах запеклась кровь. Он казался каким-то серым, непривычным. Но ведь жив был Локтионов (хотя и со сломанной ногой), они оба были живы, обоих китайцы тащили к себе в тыл, непонятно, зачем, но нужны им были живые советские пограничники! Зачем им тащить мертвого?

— Саня, Саня, очнись… — Бабаев уже не чувствовал боли, хрипел, стоя на коленях, тряс товарища. Тот не подавал признаков жизни, безвольно болталась голова.

Не мог он умереть! Бабаев задыхался, ощупывал Локтионова. Тот был без верхней одежды, холодный, как ледышка. Ну и что, что холодный? Бабаев тоже холодный, и что с того? Он открыл товарищу веко, прижал ухо к груди, слушал. Сердце не билось. Бабаев судорожно проверял пульс, как учили, но бесполезно — хоть бы одна жилка дернулась на запястье!

Душили отчаяние, злость и неверие. Что себе позволяют эти маоистские ублюдки! Какое они имеют право? Много времени понадобилось, чтобы осознать, что товарищ мертв. Очевидно, бросили в землянку еще живого, шевелился, стонал, но сколько времени прошло?

Кстати, сколько времени прошло? Да какая разница…

Он откинулся к нарам, перевел дыхание, попытался унять рвущуюся из груди ярость. Где он находится? Почему так тихо? Его не могли утащить далеко от границы — рядом берег Уссури, до него, должно быть, рукой подать…

Бабаев затаил дыхание. Действительно тихо. Хотя и не совсем — доносилась отдаленная китайская речь с характерными визгами и сменой интонаций.

На улице смеркалось — пока не сильно, но через час опустится тьма. Это не мог быть следующий день — это тот же самый, 2 марта, воскресенье, красный день календаря. Бой закончился… В чью, интересно, пользу? Хотя понятно, что в нашу, в чью же еще?

В какой-то миг он осознал, что дрожит не только от бешенства. Полушубка не было, шапки тоже. На ногах — сапоги, утепленные портянки, зимнее обмундирование стояло колом, а нательное белье совсем не грело. Мороз щипал конечности — миллионы игл впивались в кожу. Удивительно, что он еще не окочурился! Нет, он не умрет, не дождутся!

Михаил стал яростно тереть ладони, шевелил пальцами ног — да с таким усердием, что судорога сковала нижние конечности! Он вскочил, ткнувшись головой в потолок, стал стучать сапогами друг о друга.

Судорога прошла, но о себе он напомнил. Китайская речь раздалась ближе, хрустнули ветки под ногами. В горле перехватило, он завертел головой, о холоде уже не думалось.

Тело худо-бедно слушалось, и то ладно. Он уперся спиной в нары, подошвы поехали — опомниться не успел, как грохнулся на пятую точку, треснулся затылком обо что-то твердое. Вставать было поздно. Рука машинально ощупала предмет, о который он ударился. Нары были сбиты из бруса. Одна из деревяшек сгнила, он оторвал ее без труда, в руке оказался гнилой обрубок с заостренным концом — сантиметров сорок длиной. Чем мы отличаемся от животных? Умением использовать в схватке подручные предметы!

Оружие смешное, но другого не было. Он будет биться, чтобы дорого продать свою жизнь, и не умрет так бездарно, как Саня Локтионов! Он повертел огрызок бруса, стал запихивать под правую ногу.

В землянку протиснулись двое китайцев, стали поедать его глазами. Невысокие, в отличие от Михаила, в потолок не упирались, в треухах с красными звездами, в засаленных бушлатах, за спинами — худые вещмешки. Они злобно смотрели, недобро ухмылялись. Оба держали наперевес «АК-47» — явно подделки, склепанные на своих заводах, не имеющие ничего общего с прославленным советским автоматом. Зачем Советский Союз разрешил им это делать?

— Чего уставились? — прохрипел Бабаев и тоже скроил презрительную гримасу. — Чего смотрите, говорю? Подходите, не стесняйтесь.

Один китаец что-то резко выкрикнул, махнул стволом.

— С переводчиком, пожалуйста, — попросил Бабаев.

Двое переглянулись, снова закричали. Бабаев скалился в ответ — не мог придумать ничего лучшего. У китайцев кончилось терпение, один шагнул вперед, запнулся о тело Локтионова, пнул его со злости.

— А вот за это ты отдельно получишь, — пообещал Михаил. — Подходи, чего застрял? Поговорим по душам, как мужик с мужиком.

Китаец нагнулся, хотел схватить его за шиворот. Для чего им живые советские солдаты? Возить в клетке по городу, чтобы возмущенные сограждане забрасывали их камнями? Он сунул руку под бедро, и когда желтая физиономия оказалась совсем рядом, со всей силы вонзил острый конец огрызка в левый глаз китайца!

Удар был точным, дерево глубоко вошло в череп. Китаец захрипел, задергался, из глаза брызнула кровь и что-то еще. Бабаев подался вперед, резко оттолкнул противника от себя, пока второй не открыл огонь. Тот уже собирался, но его накрыло тело сослуживца, автомат выскользнул из рук.

Михаил бросился вперед, хищно растопырив пальцы. К черту боль и всю китайскую армию! Первый был уже не соперник, он схватил его за ворот, отбросил, навалился на второго, стал душить. Тот извивался, норовил ударить коленом, бил руками, но Бабаев терпел. Оба тужились, багровели, пальцы углублялись в щуплое горло, еще немного — и он почувствует позвонки.

Противник стал синеть, глаза полезли из орбит, движения становились рваными. Михаил усилил нажим, собрал в кулак всю силу, что у него осталась, почувствовал, как у китайца что-то хрустнуло. Тот замер, раскрыл рот, из которого вывалился синий язык…

Бабаев откатился, переводя дыхание. Ну, ничего себе… Не зря посещал спортзал! Приподнялся, огляделся. Второго он додавил на сто процентов. Трупная сыпь уже покрывала искаженную физиономию. Первый еще подергивался. Окровавленный брусок валялся рядом. Из исковерканной глазницы сочилось что-то красное. Вся рожа была измазана. Странно, но вражеские трупы не вызывали у Бабаева желания опорожнить желудок. Нормальные покойники, неплохо смотрелись. А у того, одноглазого, фонтан черемухой покрылся…