Эдуард Голубев - Смотрящий

— Сейчас узнаю.

Прерывистые пучки света выхватывали лишь только серые забетонированные стены коридора и полностью растворялись дальше в темноте. Метров через пять появились очертания прохода, наполовину закрытого стальной дверью. Я вернулся назад за свечкой и решительно направился в темноту проёма, прикрыв ладошкой ещё не разгоревшееся маленькое пламя. То, что увидел, впечатлило. Передо мной предстала комната площадью около пятнадцати квадратов, полностью предназначенная для жизни. Небольшой стол, стул, две вместительных больничных тумбочки, металлическая кровать со скрученным на ней матрасом и другими постельными принадлежностями, полки на стене. В дальнем углу ниша, плотно закрытая брезентом, обустроенная под туалет с выгребной ямой и небольшой в диаметре вентиляционной трубой с прикрепленной на цепочке заглушкой. Света от одной свечи было недостаточно для полного изучения помещения и, оставив её на столе, я вернулся ещё за двумя. Этого добра была целая коробка.

— Что там? Не томи.

— Ещё одна комната. Сейчас полностью осмотрю и всё расскажу. Лежи, не напрягай ногу. Быстрей залечишь, быстрей двинемся отсюда.

Три огонька восковых продолговатых изделий осветили бункер, другое название было сложно подобрать этому помещению, и сразу натолкнули меня на давно услышавшее рассуждение (уже не помню кем), вызвав ухмылку, что доходнее торговли наркотиков и оружием является именно торговля свечками в церкви. Прибыль в сорок раз и в сотню безобидней. Но сейчас не об этом. Справа от входа за дверью с большим засовом только изнутри, опершись под углом на бетонированную стену, стояла добротно сделанная лестница. Причина её присутствия открылась сразу. Прямо по центру в потолке был врезана металлическая крышка, очень напоминавшая верхнюю створку люка десанта БТР 80. Судя по всему, выход наверх был сразу за домом в метрах восьми.

Я открыл первую тумбочку. На верхней полке в глаза бросился забытый с детства вид килограммовых пачек соли с синим цветком на посеревшем картоне и пожелтевшие упаковки сахара с указанной ценой 94 копейки за килограмм. Низ полностью занимала высокая деревянная коробка, под завязку наполненная сухой фасолью. Как говорится, дешево и сердито. Разогретое не на шутку любопытство сразу переключило моё внимание на вторую тумбочку. Здесь, на верхней полке, уже было всё гораздо интереснее. По пять штук в три ряда стояли плотно запечатанные полулитровые бутылки со слегка желтоватой жидкостью, заложенные сверху упаковками сухого спирта. Без всяких сомнений, это был керосин. Надо отдать должное заготовителю, никакого запаха и место для его хранения было выбрано идеально: полная темнота и прохлада. На дне тумбочки нашел своё место старенький по возрасту, но молодой по виду примус, рядом с которым лежала керосиновая лампа. Было заметно, что порядок здесь постоянно поддерживался. Под кроватью я обнаружил ящик с инструментами и только сейчас заметил, что весь бункер на самом деле был обшит досками с нанесенным на них слоем цементного раствора. Также там стоял средних размеров тазик, судя по всему для гигиенических нужд. На подсознательном уровне открытие этого сооружения мне упрямо вторило, что это и есть тот искомый выход из сложившегося положения.

Потушив свечи, я вернулся и подробно описал всё увиденное. Сосед внимательно выслушал, изредка открывая глаза, как будто удостоверяясь, что это не сон и после окончания моего повествования рассудительно проговорил:

— Ты, сто процентов, застал лишь те времена, когда Горбачёв за ручку ходил с Рейганом по Рейкьявику, а я постарше тебя и прекрасно помню, что не всё было так мило. Знавал я одного похожего экземпляра. Тот панически боялся ядерной войны, и подвал своего гаража прямо во дворе нашего дома превратил в подобный бункер. Он даже тихо тронулся со своей этой паранойей. Всем ходил и рассказывал, кого он возьмёт с собой, когда сбросят бомбу, а кого нет. К нему даже с “конторы” приезжали, обсматривали всё, потом оставили в покое. Не буйный, безобидный, а самое главное, ненавидит американцев. Такие, тогда как раз и нужны были. Правда или нет, но говорили, что у него там бюст Ленина стоит. Смотрю, здесь похожий случай, главное, что от этого есть польза. Волки, конечно, не бомба, но тоже смертельно опасны, а значит, нет никакой разницы.

— И что дальше случилось с твоим соседом?

— А, там всё просто. Через год попал в аварию на машине и погиб. А жена продала тот гараж, хм, вместе с бюстом или нет, не знаю. Вот как-то так.

— Интересная история.

— Только для тех, кто не живёт сегодняшним днём. За свою жизнь я поверил в провидение. Этот параноик, сам не подозревая того, уже похоронил всех вокруг, представляя, как он единственный останется в живых на районе. Не надо было баловаться такими мыслями, неправильные они.

— Я думаю, ты в своей жизни тоже делал много неправильных вещей.

— Хочешь пофилософствовать? Давай. Что такое в твоём понимании правильно и неправильно? Начнём с этого.

Надо признать его вопрос поставил меня в тупик. Ответить, что надо лишь соблюдать законы, которые в свою очередь также могут делиться на эти две категории и так до бесконечности, было бы, по крайней мере, глупо. А найти формулу, описывающую эти понятия, было бы бесполезно. Я сам поднял эту тему и загнал себя в глухой угол. “Смотрящий” видя мои блуждания в поисках хоть какого-нибудь вразумительного отзыва, голосом, которым произносят обыденные истины, сказал:

— Чем сложнее вопрос, тем проще ответ. Правильно, это когда ты не думаешь о причинении боли или убийстве людей, которые этого не заслужили. И тем более не делаешь этого. Как видишь, ничего замысловатого. Неправильные мысли рождают плохие поступки.

— А кто определяет степень вины этого человека?

— Тут тоже всё однозначно, только ты сам, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, полностью проверив и удостоверившись.

— Тогда поставим вопрос по-другому. Кто дал тебе право судить человека?

— Зачем мне кто-то, если я сам с этим отлично справляюсь? Хорошо, ответь тогда, кто даёт право судье выносить приговор?

— Государство, законная власть.

— А кто даёт такое право государству?

— Народ, — неуверенно ответил я, не понимая, к чему он клонит.

— В политическом смысле, народ понятие абстрактное, а значит — никто не даёт это право, посмотри на свой город, — он кивнул в сторону него. — Что и требовалось доказать. Но это ж тебя никогда не смущало. Ещё есть вопросы, разведка?

— А наркота? Она не приносит боль людям, которые этого не заслуживают?

— Например?

— Одинокая мать, хорошая женщина, а сын наркоман.

— Ты, боец, здесь не путай святое с праведным. Боль ей приношу не я, а отпрыск, которому, заметь, не силком засовываю эту дрянь внутрь. Это ему плевать на неё, а не мне.