Юрий Костин - Француз

Довольный своим поведением на переговорах и логикой донесения, а также тем фактом, что ему удалось сковать действия французской армии почти на сутки и огорчить Лористона веселым видом русского лагеря, князь Михаил Илларионович Кутузов отправился отдыхать. В избе он снова сел за стол, чтобы трапезничать, приказал принести себе водки, огурцов и хлеба. Солидно и аккуратно сам налил себе из штофа, выпил. Водка незамедлительно приняла на себя все тревоги и тяжелые сомнения дня.

Сбросив сюртук, фельдмаршал прилег на кушетку. Засыпая, вспомнил августовские дни, когда решался вопрос о назначении главнокомандующего русской армией. Это было тревожное время. Кутузов вдруг во всей полноте ужаса представил возможные губительные последствия решений, которые, слава богу, не были приняты, и даже вздрогнул от этих мыслей. Сон как рукой сняло. Кутузов приподнялся и, оставаясь сидеть на краю кушетки, закурил трубку. Он понимал, что ныне сложилось похожее, хоть и не столь опасное, положение.

Рано утром 5 августа собрался Чрезвычайный комитет, составленный по высочайшему выбору. Кандидатуру главнокомандующего утверждал сам государь.

В полудреме сознание фельдмаршала путешествовало по событиям тех дней, которые, как ему казалось, случились уже очень и очень давно.

Хоть и решение о его назначении одобрил государь, продиктовано оно было, конечно же, общим настроением в русском народе, и царь всего лишь угадал, на кого уповают подданные.

Кутузов, как один из лучших сынов славной эпохи Екатерины Великой, являл собой главную надежду на чудо, на избавление родной земли от агрессора. До назначения, за которое единогласно проголосовали все члены Комитета, Кутузов некоторое время командовал Петербургским ополчением. Должность хоть и важная, но не самая почетная, однако же работу свою он воспринимал серьезно и считал ее не менее почетной, чем руководство объединенной армией всей европейской коалиции. Усердие, которое граф, пожалованный спустя несколько дней княжеским титулом, продемонстрировал на скромной должности, являлось следствием одной из сильнейших черт его характера — ответственной педантичности, не зависящей от того, на каком участке работы он был нужен Государю.

Скромность и смирение не всегда служили Михаилу Илларионовичу добрую службу. Кутузов не был богат, семья его была большая, нуждалась в поддержке, и пожалованные императором «подъемные» пришлись как нельзя кстати. Говорили, будто фельдмаршал, известный не только своей прямотой, но и хитростью, знанием человеческой психологии, выходя от Александра с поручением спасти Россию от наполеоновского нашествия, замешкался у дверей и, развернувшись, пожаловался царю: «Mon maître, je nai pas un son d’argent» [15] Мой господин, у меня совсем нет денег (фр.). .

Глядя на старого воина, государь понял, что только крайняя нужда могла стать причиной его столь отчаянного поведения. Александр, конечно же, растрогался и тут же распорядился выдать Кутузову десять тысяч рублей.

Не отягощенный более бытовыми проблемами, Михаил Илларионович с утроенной энергией и с возросшей любовью к русскому царю принялся спасать страну.

И вот теперь, осенью 1812 года, когда Россия вновь потребовала от него решительных действий, быть может, вопреки логике событий и мнению большинства, именно искренняя любовь Кутузова к Александру заставляла его рисковать своим положением и самим отношением к нему самодержца, и без того неоднозначным. Кутузов действительно считал опасным и лишенным великого смысла преследование Наполеона до Парижа. Кроме удовлетворения честолюбия Александра, мечтающего въехать верхом в Берлин, а потом и в столицу Франции в качестве триумфатора, он не видел в таком событии никаких долгосрочных выгод для России.

Трезво оценивая собственное положение и степень своего влияния на государя, которое, возможно, будет уменьшаться по мере укрепления успеха русского войска, Кутузов напряженно размышлял вовсе не о том, как предотвратить опасное проникновение на русскую землю вредоносного влияния французских вольнодумцев.

Он не верил, что горячие идеи революции 1792 года дадут всходы в прохладной русской почве. Но еще меньше рассчитывал на долгую память и благодарность народов Европы за освобождение от узурпатора, которое придется оплачивать самой ценной для него монетою: жизнями русских солдат и офицеров и жизнями будущих поколений — нерожденными русскими детьми, то есть самим будущим России. Прагматическому миру не докажешь, что тобой двигали пускай и честолюбивые, но все же благородные помыслы и союзнические обязательства.

Русских будут встречать цветами, любовью и льстивыми речами о вечной дружбе. Но временные администрации России в городах Европы вскоре станут для них столь же ненавистны, как и оккупационные силы Наполеона. Неприязнь к чужеземной военной власти наступает при любой оккупации, с какими бы добрыми замыслами ни отправляли правительства свои армии за границу.

Любой солдат, прижавший в каком-нибудь темном углу местную красавицу, способен распалить костер ненависти и народно-освободительной борьбы. Рассказывай после, что это именно ты освободил их страну от тирана, раз ты фактически заменил тиранию узурпатора на собственную.

— Нельзя нам идти далеко и воевать в Европе, ох, нельзя, — произнес Кутузов и опять прилег на кушетку.

Провернуть дело так, как после Бородино, в Филях, на совете, где было принято решение оставить Москву, вряд ли удастся. Тогда он рисковал, но понимал, что выхода другого просто не существует. И сама жизнь ему была тогда почти безразлична, не то что карьера. Россия под пятой врага — эту беду он готов был предотвращать любой ценой.

Также он понимал, насколько рискованно было советоваться с императором, утверждать с Петербургом непростое и невиданное решение. Почти однозначно он получил бы отрицательное заключение и, возможно, погубил бы армию, приняв сражение у стен Москвы. Именно поэтому император лишь через неделю получил от него точное подтверждение и объяснение принятого решения оставить древнюю столицу.

В других обстоятельствах не сносить бы старику головы, но царь вынужден был простить Кутузова, так как тот, хоть и обидел его, нужен ему был пуще всех генералов и недругов фельдмаршала в армии и при дворе. Да и сам Александр осознавал, хоть и с лютой горечью, что удерживать Москву любой ценой — значит потерять армию и, с большой долей вероятности, проиграть войну и получить унизительные условия мира с французами.

Михаил Илларионович догадывался, что должно было твориться в душе царя, однако же не мог Александр не вспоминать в те дни позор Аустерлица. Именно там, проигнорировав все предупреждения Кутузова, царь фактически сам встал во главе позорнейшего поражения союзных европейских армий, сражавшихся коалицией против узурпатора. Только мужество русского войска спасло его от позора. Еще накануне, в сражении при Кремсе, Наполеон понял, что пора дешевых побед ушла в прошлое.